— Ну? — он отрывается от чертежа.

— З. В. на пенсию уходит.

— Мог бы и пораньше уйти, давно пора.

— Ты знал? — спрашиваю.

— Конечно. Мы уже решили — преподнесем ему цветной телевизор, заслужил старик.

— Слушай, — говорю, — ты бездушный какой-то, железобетонный.

— А ты, видно, и не слыхал никогда, что люди на старости лет уходят на пенсию, а некоторые, я извиняюсь, даже умирают!

— Не слыхал, — отвечаю. — За то время, что я работаю, никто у нас в отделе не ушел и не умер, слава богу.

— Ладно, — отмахивается он, — хватит сопли распускать. Тебе ли по нему убиваться?

— Да я не в том смысле…

— Зато я в том! Он изжил себя, твой З. В., отделу от него никакой пользы уже, мягко говоря.

— А кто будет вместо него?

— Не знаю, — отвечает Эрнст. — Ходят слухи, что Васюрин нам кого-то подыскал. Из Нижнего Тагила человек…

Или из Вышнего Волочка.

ЧЕЛОВЕК СО СТОРОНЫ.

— Белиберда какая-то…

— Да, — соглашается Эрнст, — пакость.

Будь моя воля, я бы не п о с т о р о н н е г о кого-то, а именно его, Эрнста, сделал начальником отдела. Однако воли моей не так уж много, а по мнению директора, догадываюсь, он слишком молод еще, несолиден:

НИКТО НЕ НАЗЫВАЕТ ЕГО ПО ИМЕНИ-ОТЧЕСТВУ.

— Смотри, — улыбается Эрнст, — рабочий класс тебя требует.

Приоткрыв дверь, в отдел заглядывают, машут мне, вызывая, Алан и Габо.

— Заходите! — рявкаю, подбадривая их. — Смелее!

— Тише, ты! — шикает на меня Эрнст. — Люди работают!

Алан и Габо продолжают махать мне — через порог не переступают, стесняются.

— Иди, — говорит Эрнст, — а мы тут с твоего позволения станину перенесем на кальку.

— Может, я сам перенесу? — морщусь.

— Иди, — подталкивает меня Эрнст. — Ничего чертежу твоему драгоценному не сделается.

Выхожу, пожимаю мозолистые руки трудящихся.

— Ну, — говорю, — рассказывайте!

— Здесь? — мнется в нерешительности Алан. — В коридоре?

— Пошли в отдел, — предлагаю.

— Нет, — упирается он, — надо найти такое место, чтобы никого там не было.

Задумываюсь, но ничего придумать не могу. На предприятии таких мест нет — ни уголков укромных, ни комнаток уютных — не для того создаются промышленные предприятия. Разве что кабинет директора, улыбаюсь про себя, если его самого попросить выйти на минутку. Но директор может и не согласиться…

Заглядываю на лестничную клетку, в клуб наш пресловутый, но там коллеги мои, конструкторы-краснобаи сидят — фиеста продолжается! — сидят и, слышу, о гравитации толкуют, о медитации и левитации.

— Идем, — говорю, — единственное место — это чердак.

Поднимаемся по лестнице, и сидящие на ступеньках ворчат, пропуская нас, и, конечно, треп заводят:

— Куда путь держите, странники?

— Неужто на чердак?

— Они там самогонный аппарат монтируют!

— Нет, — отвечаю, — собираем прошлогодние ласточкины гнезда. Будем суп варить из ласточкиных гнезд.

— А подают его в бутылках?

— Дадите хлебнуть?

— Придет новый начальник, — обещаю, — тогда и хлебнете.

— Ой, как страшно!

— У нас зарплата слишком маленькая, чтобы чего-то бояться!

Смеюсь, вспомнив, как Алан-2, племянник мой, спросил однажды за столом:

«А что такое — безвременная кончина? Я в газете прочитал»…

Таймураз, просветитель великий, ответил, не задумываясь:

«Так пишут, когда умирает человек, у которого был большой оклад».

Открываю скрипучую, обитую жестью дверь, мы входим в полумрак — пыль, прошлогодняя паутина, — и я говорю:

— Вот вам и тихое место.

Алан достает из кармана листок, разворачивает его и подает мне. Смотрю — эскиз какой-то. Рацпредложение? Но я уже помогал ему оформлять рацпредложения, и, занимаясь этим, мы никогда не забирались на чердак. Приглядываюсь — нечто странное начерчено, не имеющее отношения к нашему производству — транспортное средство некое, коляска, попросту говоря.