– От кредиторов.

– Пошли-ка быстрей домой – скоро двенадцать, комендантский час

начинается. Кстати, не хочешь выпить пива?

159

Я всегда знал, что отношусь к незнакомым и малознакомым людям с

предубеждением. Дэн оказался чудесным собеседником – я, правда, не

очень поспевал за его за мыслями. Они походили на пунктир, каждая

следующая совершенно необязательно становилась выводом или

ассоциацией к предыдущей. Это утомляло.

Мы пили пиво, запершись в моей комнате от пьяной Вашингтон, которая

отчаянно нуждалась в общении. Пиво. Ненавижу. Тем не менее я

моментально захмелел и, распластавшись на кровати, большей частью

молча слушал и неуместно кивал головой. Дэн дал мне почитать роман

собственного сочинения, вернее, рукопись с неоригинальными

псевдонимом и названием и полу истершимся отпечатком чьего-то ботинка

на титульном листе. Со времен дневника Нелли никакое чтиво в этой

комнате не появлялось, о чем я, кстати, очень жалел, потому что всегда

любил книги. Но ритм, это мягко сказано, моей жизни как-то не

предполагал созерцательные паузы.

– Я очень рад, что Останкинская башня рухнула, – строчил свой пунктир

Дэн. – Это заставит людей обратиться к вещам, о которых они забыли.

Такие экстремальные ситуации действуют на общество благотворно. И

отчетливо проступает, у кого есть что-то за душой, а кто существует на

автомате.

– Чтобы определить это, необязательно лишать человечество

телевидения. По-моему, такие вещи сами собой разумеются, – это я зря

вставил.

– Ты знаешь про личинку грибного комарика, Arachnocampa luminosa?

Приехали. Сомневаюсь, что ему требовался ответ.

– Это фантастическое существо. Нет, я имею в виду эта личинка вполне

реальна, но она поражает своим… стилем. Иные существа просто

дожидаются жертвы, и хвать – они уже сыты. А личинка грибного комарика

подходит к этому процессу даже ответственней, чем самые изощренные

пауки. Она вкладывает в ритуал создания ловушки колоссальное

количество энергии. Плетет какие-то ниточки, которые блестят липкой

слизью, как бисером, затем подсвечивает их собственным тельцем – это

привлекает внимание мелких насекомых. Вообще ее ловушки похожи на

очень качественную бижутерию. А самое ужасное, как эта личинка,

похожая на змейку, съедает свою жертву. Насекомое прилипает к ниточке,

160

а личинка заглатывает обратно каждое ее звено. Медленно, с какими-то

зомбированными глазками, достигает цели и всасывает ее. Конечно, я не

требую, чтобы у личинок были осмысленные глаза, но меня поражает это

сочетание тупейшего автоматизма и высокого искусства в создании

ловушки. Если забыть о ее предназначении – ведь она безумно красивая…

– Какой бред… Хотя, нет, забыл, бред – это, когда клонируют овечку

Долли, а она в результате сдыхает от ящура.

Я начал дремать. Но у Дэна была еще одна раздражающая привычка,

каждый новый монолог он начинал с вопроса, и волей неволей

приходилось участвовать в диалоге. Которого не было.

– Как ты относишься к Соловкам? – спросил Дэн жизнерадостно.

Я чуть не подавился.

– Что ты имеешь в виду?

– Соловки ведь были лагерем в сталинские времена.

– Проститутки, которых туда ссылали, продолжали заниматься

проституцией… Это из Солженицына.

– В наши дни на Соловках очень странная ситуация, много недобитых

олигофренов, может быть, даже детей тех, что были заключенными во

времена правления Сталина. В лагеря ссылались не только преступники,

диссиденты, всякая там шваль и интеллигенты – шла многоуровневая

чистка общества, и ссылались даже шизики и физические уроды.

Создавалось ведь идеально-покорное и здоровое общество. Мне кажется,

что роль подобных лагерей сильно недооценена.

Тут уж я не выдержал, и дрему как рукой сняло:

– Дэн, боюсь тебя разочаровать, но роль лагерей вообще не оценена.

Это адское изобретение, которое может существовать только в

соответствующей стране.

– Ты вот еврей и интеллигентик…