наблюдатель, откуда в русских это удивительное безразличие к уничтожаемым

историческим ценностям.

–

Двух лет недостаточно, чтобы такое уразуметь, - отшутилась Карина Эдуардовна.

–

Я хочу понять природу этого равнодушия, почему молчат. Ведь, скажем, если

возьмутся сносить твой собственный дом или дачу, жители станут активно протестовать, а

полной безвольности речи не идёт. Но если снесут архитектурный памятник, к ним

отношения не имеющий, выступать не станут.

–

Хотите сказать, что печёмся только о своём?

– Я как раз ничего не хочу сказать, потому что совершенно запутался. Что здесь? Узость

мышления? За свой угол бороться готовы, но за свой город и интересы незнакомых людей –

нет. Или это необразованность какая-то? Непонимание, что есть культурные ценности и

история. Или даже потеря связи со своей историей?

– Или равнодушие, порождённое разочарованиями, - добавила женщина. – Или

банальный недостаток информации. Небольшое число людей, специалистов, осведомлено о

происходящем в городе, но выхода на большую аудиторию, людей, прогружённых в личные

проблемы, у них нет.

– Или это. Или снятие с себя ответственности – пусть занимаются те, кто наделён

соответствующими обязанностями. Но здесь другой вопрос возникает. Культурная, прости

господи, элита, интеллигенция – эти же люди осведомлены, и о происходящем, и о реальной

ценности, почему же они не выступят против? Организованно и открыто. Время засветиться

на телевизионных экранах находят, о себе напомнить не забывают, а тут в лучшем случае

подписи соберут. А грудью прикрыть сносимое здание?

–

Давайте мы прикроем, - охотно предложила Карина Эдуардовна. – Хотя наши груди

не особо знамениты.

Профессор расхохотался.

– Думаю, они просто боятся, - добавила гостья. – Повязаны с городскими властями, тут

вам и площадь под театры, под НИИ, и внутренние распри всевозможных союзов.

Независимых и смелых людей в этом ряду очень мало. А те чаще всего оторваны от жизни,

витают в своих прекрасных сферах.

–

А, может быть, вообще заблуждение, что интеллигенция должна действовать? Она

осмысляет и переосмысляет, видит через призму ценностей, а действие – это просто не её

функция.

–

И кто же тогда будет действовать? – поинтересовалась женщина.

167

– Даже не знаю, кому это передоверить, - усмехнулся Федотов.

– Я не исключаю и особое отношение, которое сформировалось за последние годы к

Москве, - продолжил он уже серьёзно. – Мне кажется, русские не любят Москву. Только

самый малый процент, а это коренные москвичи и краеведы, вот они болеют за город, как за

живое существо, а для остальных Москва стала либо площадкой для циничного обогащения,

либо, в случае остальной части России, символом классового и прочего неравенства и

противостояния. Здесь вам и централизация власти, и концентрация материальных благ, и

решение проблем в обход интересов остальной части России. По сути, вся страна работает на

Москву. Неудивительно, что сообщения о её постепенном разрушении не вызывают

протестов. Хотя это одна из причин, по которым Москва превращается в обездушенного

монстра.

–

Но многие города России тоже постепенно разрушаются, не видно, чтобы кто-то за

них сильно болел. Можно целенаправленно разрушать, а можно позволить разрушаться

постепенно.

– Да-да, именно это я и имею в виду, когда говорю, что запутался. Русские рады, если их

город чистый и процветающий, добиться этого удаётся чаще всего благодаря хозяйственным

управленцам, но русским будет равно безразлично, если их город станет постепенно гнить.

Тут какая-то оторванность от процессов…

–

И если город чистый и процветающий, русский, искренне радуясь, написает в

подворотне и что-нибудь неровно лежащее украдёт, - заметила Карина Эдуардовна.

– Да, сплошные парадоксы. Одновременно и радость, и зависть, и безразличие. Я никак

не возьму в толк, что здесь. Безобразное плевательское отношение ко всему, что не касается

моего личного хозяйства, то есть такая уродливая крайняя форма собственничества? А тогда