лезшими ему в рот. Яков собрал её волосы в пучок – жест, в котором ясно читалась

одновременно нежность и сексуальная агрессия – ещё раз впился сладострастным вампиром

в шею Орвокки и тут заметил шрам у неё за ухом.

Несколько секунд он ещё продолжал любовную игру, пока «мысль о шраме тревожным, но

отдалённым сигналом вспыхивает где-то на краю его сознания, но вот образ этого пятнышка

за ухом растёт, набирается крови, цвета и воспоминаний о прошлом, пока не превращается

из шрама во что-то совершенно иное». В родинку за ухом другой девушки, которую он так

же держал в объятиях несколько лет назад.

Яша отпрянул от Орвокки и уставился на неё, поражённый, «всё ещё не верит своим

мыслям».

– Виржини? – спросил он как можно тише, «боится услышать правду».

Орвокки молчала и смотрел на него так, как будто действительно не понимала, о чём он, и

почему так переменился в лице, и куда вдруг делись его нежность и страсть. Но вдруг она

начала улыбаться. И в этой улыбке оказалось столько язвительности, что Яша «больше не

сомневается».

–

Лучше поздно, чем никогда, - сказала Виржини.

В то же время, но в другом крыле дома отдыха Борис ждал, пока Габи выйдет из душа. Они

договорились пойти в ресторан этим вечером, но когда Борис постучался к своей знакомой,

оказалось, что дверь не заперта, а Габи не готова.

163

–

Ещё десять минут! Потерпи, пожалуйста, - крикнула она из душевой.

–

А можно мне к тебе? – игриво спросил Борис через дверь.

–

Не хулигань, - ответила Габи, смеясь.

Его вопрос не прозвучал фривольно лишь потому, что за последние два дня их отношения

успели из дружеских перерасти в любовные. Заглянув прошлым вечером к Борису в коттедж,

Габи так и осталась там до следующего дня, а ещё раньше в их интеллектуальных беседах

стали вдруг проскальзывать смутные намёки на более приземлённые вещи, и температура

тел пошла увеличиваться пропорционально тому, как уменьшалось расстояние между ними

на диванчиках в баре. В конце концов, даже обсуждения волновавшей Бориса реформы

российской электроэнергетики получили у них отчётливо эротическую окраску.

Сегодняшний совместный ужин обещал стать особенным – Борис и Габи превратились в

курортную пару и, осознавая иронию ситуации, желали отметить своё падение.

Тем не менее, Борис впервые за всё время их знакомства оказался в номере Габи. Чтобы

хоть чем-то себя занять, он прогуливался по маленькой комнате, то и дело поднимая и

рассматривая разные предметы: какую книгу читала его знакомая, как пахла её футболка,

брошенная на пол, не записала ли она что-нибудь в блокнот около телефонного аппарата.

Когда наконец всё было изучено, а шум воды в душевой всё никак не прекращался, Борис

со вздохом нетерпения сел на край одной из кроватей, стоявших в номере. И чуть не

грохнулся на пол. Оказалось, что матрас на этой кровати сломан (видимо, отвалилась или

треснула рейка), из-за чего он переваливался из стороны в стороне, как какой-нибудь стол с

не подоткнутым под его ножку томиком Ленина.

Борис откинул с края постельное бельё и приподнял матрас, чтобы разобраться, в чём

неполадка. И тут же заметил, что под матрасом, на дне кровати, источавшей дешёвый

фанерный запах, лежит чёрная тряпица. Чёрная дамская перчатка, «как сразу определяет

Борис. И он уже видел точно такую же перчатку, и тоже без пары – у местного участкового, в

качестве улики по какому-то делу».

Борис достал перчатку и услышал, как кто-то входит в комнату. Он резко оглянулся, но за

ним стояла не Габи, а женщина из обслуживающего персонала. Она жизнерадостно

поздоровалась и извинилась за беспокойство.

–

Я поменяю бельё? Ваша супруга меня попросила, - объяснила она.

–

Она мне не супруга, - ответил Борис, краснея.

–

Ой, а как же? – женщина захихикала. – Я была в полной уверенности, что вы женаты.

Мы часто видим вас вместе. И ещё девушка так всегда за вами хвостиком ходит, любо

дорого смотреть. Точно думала, молодые.