поработала на плохих, теперь работаю на хороших – мне всё равно.

–

Господи… какая же ты искусственная. Красиво говоришь, но меня уже тошнит от

твоей неискренности. Помочь она мне решила. Чтобы я сам дело раскрыл. Вину загладить.

На хороших работает. От тебя, как от говна, воняет уже.

–

Можешь не верить, но ты до сих пор мне не безразличен…

Яша театрально расхохотался.

– Ну конечно! Скажи ещё, что любишь. Чёрт, да просто признайся, что ты опять мной

попользовалась! Если бы ты меня любила, реально хотела загладить вину, ты могла бы

просто попросить прощения, а не устраивать весь этот спектакль. Потому что теперь я тебе

доверяю ещё меньше!

– Не обманывай сам себя, Яша. Если бы я пришла к тебе просто так, ты бы меня никогда

не простил. С твоими жёсткими представлениями о справедливости. Ты в заложниках у

своих принципов. А я пытаюсь взорвать эту систему, расшатать тебя. Ты такой… как будто

навечно остаёшься в зачатке. Хотя потенциал большой!

–

Слушай, давай ты не будешь учить меня жить. Уже дерьмо из ушей сыпется. Ты

скажи, ты знала, что Иван убивает бобров? Не ври, просто скажи.

–

Знала.

–

И кто его крышевал в городской администрации тоже в курсе?

–

Да.

–

Ну тогда на хуя я тебе понадобился?! – завопил Яша и, схватив со стола стеклянную

пепельницу, засадил ею в стену.

– Я уже сказала, - прошептала Виржини.

–

Не слышу!

171

–

Я хотела быть с тобой. Хотела тебе помочь. Чтобы ты снова в себя поверил. И поверил

мне.

– Поздравляю! Тебе в театре надо играть!

– Яша, ты меня не слышишь. У тебя всё чётко: что добро, а что – зло, что правда, а что –

ложь. Но это относительные понятия. Всё относительно – истина, история, сам мир. Если не

быть гибким, ты попадаешь в ловушку своих принципов. Тогда в Париже ты не пошёл из-за

этого до конца. Ты не сдал меня полиции, потому что любил меня, но не смог противостоять

чувству долга и рассказал всю правду дяде. Но надо было делать окончательный выбор.

Либо верить своему сердцу, и тогда спасти меня и уберечь Ониша от правды. Либо же

выполнить свой долг – арестовать меня и хотя бы так загладить свою вину перед дядей. А ты

не сделал ни того, ни другого, и в результате потерял всё.

Она видела, какой эффект производят её слова на Якова, как постепенно кровь приливала к

его лицу, а кулаки сжимались и дрожали, но всё-таки договорила до конца. И тут Яша изо

всех сил ударил Виржини по лицу, из-за чего она рухнула на кровать и, прикрыв голову

руками, как будто боясь следующего удара, замерла.

–

Не смей говорить про Ониша, - зашипел он. – Это ты его убила.

После этого Яша ушёл из номера, хлопнув напоследок дверью, да так сильно, что от неё

при ударе что-то отскочило и со свистом улетело в коридор.

На следующий день, в воскресенье рано утром, Илья и Вика пришли домой к Яше. Вика

тут же потребовала, чтобы он собирался в дорогу. По её словам, им предстояло путешествие

в лес. Узнав, что неожиданно возникшая в Анонниеми мать Ильи точно знает, где надо

искать ответы на их вопросы, Яша замотал головой и с безразличием сказал:

–

Ничем не могу вам помочь. Я не могу допустить, чтобы вы шли в лес, а официального

разрешения на подобную операцию от своего начальства я никогда не получу. У меня

недостаточно оснований для поднятия официальных сил. Ну что я им скажу? Сошлюсь,

прости, Илья, на бредовые слова твоей мамы? Подмогу они не пришлют.

–

А нам не нужна подмога!
– взорвалась Вика. – Ты обещал! Скажи, Илья.

Илья кивнул, забито глядя на Якова.

– Это наше личное дело, - добавила девушка. – И твоё тоже. Ты же видел этих уродов в

Париже! Да что с тобой такое? Не хочешь с нами идти – не надо. Сами справимся.

–

Да погоди ты, - одёрнул её Яков. – Что ещё сказала твоя мама?

– Ничего конкретного, - залепетал Илья. – Тут какое-то странное дело. Мама

утверждает, что ей подали сигнал… Ну кое-что прислали с намёком. И нам с Викой тоже