Шрифт:
— Он его признает своим?
— Признает! Там все железно! Купил ей квартиру, бабок подкинул, няньку нанял, в общем — содержит.
— Так заставь его жениться на этой пацанке.
— Я уже вышел из того возраста, когда мог его заставлять, теперь приходится действовать только методом убеждения.
— Убеди его, что второго выстрела, да еще, чтобы опять с сыном, у него может и не получиться. Тогда и дедом тебе не бывать.
— Да девка-то без специальности из бедной семьи, — недовольно пожаловался Валет.
— Ишь ты до чего договорился! А мы с тобой в люди вышли из богатых семей, что ли?
— В годы нашей юности все были бедными, и завидовать практически было некому.
— С вашим капиталом твоя невестка и внук вас не разорят и не объедят.
— Что меня уговаривать! Я с тобой полностью согласен. Ты попробуй эту истину Сергею в башку вдолбить.
— Кто его отец? Ты ил и я? Я бы на твоем месте за малолетку с ребенком, от которых он отказывается, по харе ему надавал, чтобы знал, что нельзя по-скотски с ними поступать.
— В горячке хотел прибить, потом злобы поубавилось, а сейчас как-то уже отпало желание с ним связываться.
— Ну и дитятко у тебя, не даст спокойно умереть.
— И не говори, — согласился с Лесником Валет.
Возникшая в разговоре пауза затянулась, каждый думал о своем.
«Меня Беспредел мессером в живот двинул, и я его пожалел и простил, так как дал обет покаяния. Сейчас заступаться за Валета, ставить на место Луку, значит придется вступать с ним в войну, опять совершать новый грех. Как друг Валета я обязан за него заступиться, но он меня не просит, а по собственной инициативе переступать через запрет, который сам же себе и установил, тоже как-то не хочется. Мне батюшка тогда в соборе не только отпустил грехи, но и наставил прощать обиды ближнему. Ничего страшного с Валетом не случилось. Пока воздержусь от разборки с Лукой, но на всякий случай, для успокоения своей души спрошу Валета, не нуждается ли он в моей защите», — определился Лесник.
— Тезка, а не проучить ли мне зарвавшегося Луку?
Валет слишком хорошо знал Лесника, его связи, возможности, и понимал, какой смысл тот вкладывает в слово «проучить» и какие последствия могли наступить после такого «обучения». Он не был от природы агрессивным и не желал вынуждать друга совершать новый грех из-за себя, а поэтому, здраво рассудив, ответил:
— Пускай Луку бог накажет за его подлость. Нечего нам брать его душу на себя.
— Ты, я вижу, тоже в сторону нашей веры повернулся, — довольный его ответом, заметил Лесник.
— Жизнь-то к финишу идет, а поэтому не хочется лишний раз грешить. Был бы он хоть путевый человек, а то самый настоящий шакал. Пускай живет своей шакальей жизнью. Не мы, так кто-то другой найдет на него управу. Давай вернемся в дом, а то вдруг кто спохватится, начнут нас искать, беспокоиться, — предложил Валет Леснику, понимая, что тема разговора полностью исчерпана.
Пройдя по аллее метров пятьдесят, не в силах больше молчать, Валет пошутил:
— Твоя Альбина хоть сейчас перестала тебя к бабам ревновать?
— Ты как и прежде без хохм не можешь, — оценив юмор товарища и обняв его за плечи, заметил Лесник.
Пройдя вместе через тюремные муки и жизненные невзгоды, они так давно и хорошо знали друг друга, что сейчас без лишних слов на рысаках времени мысленно проносились по дорогам своей судьбы, мало находя там приятных для себя дней и недель.
— Надо будет сегодня поговорить с твоим сыном насчет его компании и жизненных планов. Хотелось бы, чтоб разговор у нас с ним получился толковым, — прерывая молчание, доброжелательно предложил Лесник свои услуги.
— Он у меня не из дураков, должен понять, что мы ему добра желаем, — не совсем уверенный в благоприятном исходе предстоящего разговора, ответил Валет товарищу.
Когда они возвратились к праздничному столу, часть гостей вместе с солистами приглашенного на юбилей ансамбля пела свои песни, другие о чем-то оживленно беседовали, громко смеясь и жестикулируя, а остальные с наслаждением глушили спиртное.
Лесник всем сердцем чувствовал, как не хватает ему сегодня для праздника души хорошего гитариста, знающего лагерные песни и умеющего их петь. Среди молодежи сейчас было много таких специалистов, которые распевали направо и налево «блатную романтику», развлекаясь и подшучивая над своим репертуаром. Нет, не из уст молодежи он хотел бы услышать настоящую лагерную песню, поскольку эти парни, не пройдя лагеря и тюрьмы, были не способны донести до слушателя всего того тайного смысла, который вложил в нее автор. В такие минуты Лесник добрым словом вспоминал Диспетчера, но тот два года тому назад умер, а поэтому напоить его душу теплом своего исполнения уже не мог.
Они подошли к группе, где шла оживленная беседа и раздавался смех. Как оказалось, мужчины травили другу другу анекдоты. Именно сейчас собирался начать свой рассказ Цыган. Они решили его послушать.
— Как вы знаете, Василий Иваныч и Петька «не любили выпить». Встречает однажды Василий Иваныч Петьку в дупель пьяного и давай его воспитывать:
«Мать-перемать, скотина такая, опять напился до чертиков!».
«Никак нет», — возражает Петька, а сам на ногах не стоит.
«А ну, дыхни мне в нос!» — требует Чапаев.