И тут Язон понял, понял – и похолодел от ужаса.

– На третий день они привезли цилиндр. К этому времени на мне уже не оставалось живого места, но им и этого было мало.

Язон оглядел тяжелым взглядом свой экипаж.

– Я бы предал, но мне некого было предавать. Я бы сделал все, но никто не просил меня что-то сделать. Я был способен на все… – но никто, никто не предлагал мне ничего.

На лицах команды "Неотвратимого Возмездия" отражался ужас, но этот ужас поминутно сменялся другими чувствами – ненавистью, решимостью, состраданием…

– Да! – почти кричал Язон. – Я готов был предать! Я готов был на любую мерзость – лишь бы боль остановилась… Но этого не произошло. Жестокость того, что мы зовем Оком – безгранична… И в этом – его слабость!

– Как?! – удивленно спросил Георгий.

– Око – не человек; оно не понимает, что не бывает безграничной боли. Если бы Око умело миловать – я бы сейчас был вернейшим Его адептом! Но Око не чувствует боли – ни своей, ни чужой, и именно благодаря боли я стал разумнее его…

Полифем и Эйден вздрогнули. Георгий ухмыльнулся.

– Мою плоть разъедала какая-то субстанция… – продолжал Язон, – это было больно, даром что я уже был подключен к кубу. Адская боль… я терял сознание от боли, но гораздо хуже было, когда я был в сознании… Мое тело стало храмом боли. Я чувствовал боль ежеминутно, я чувствовал ее с различными оттенками вкуса… Но страшнее этого было то, что я видел – мое тело, символ и орудие моей власти над миром, сжирала неведомая мне бежевая плесень. Дело было не в боли – к ней я, в конце концов, привык. Дело было в приговоре…

Все молчали. Все знали, что Язон не промолчит, что скажет…

– Три дня я был пришпилен к переборке. Плесень пожирала меня живьем… Я, наверное, сошел с ума на какое-то время. От этого периода мне остались лишь путаные воспоминания и сумрачный страх, – глаза Язона блестели, казалось – он и вправду безумен…

– Безумие накатывало волнами. Иногда я жаждал его, умолял, чтобы оно пришло и больше не уходило. Я слишком хорошо понимал, что я потерял… Но милосердное безумие и смерть не спешили ко мне. И я, пребывая в бездне отчаянья, понимая, насколько нечеловечески ужасно мое положение решил бороться. Я стал искать точку опоры в своей новой жизни, и нашел ее. Пусть это покажется безумием, но нашел я ее в том, за что меня наказали. В своей ереси.

Все молчали. Страх, ненависть, отвращение – и мрачная решимость – вот что владело людьми. Страх граничил с паникой; ненависть – с отчаяньем, отвращение – с тошнотой. Но все эти чувства только усиливали решимость. И Язон улыбнулся, увидев, что его рассказ, его собственное нечеловечески ужасное состояние не поколебали решимости экипажа идти со своим капитаном до конца. Потому что каждый человек понимал – то, что могло сотворить такое с человеком, не имеет права на существование.

– Я научился обходиться без тела. Я научился эксплуатировать ту силу, которая живет в каждом из нас. Я развил в себе странные способности, подобные тем, которые есть у механика или навигатора. Более того – я понял, что могу объединять и усиливать ваше взаимодействие в бою и походе. Я чувствую всех вас, и… – он сделал паузу, – я вас всех люблю. Вы для меня – словно семья, как родные мне люди.

Эти слова были неожиданными и не совсем понятными, но почему-то вызвали всеобщее воодушевление. Так, словно чувства капитана передались команде. А Язон, подождав немного, продолжил.

– А теперь я немного расскажу вам о своей надежде, о том, ради чего мы собрались здесь. Я посвящу вас в свою ересь. Вы готовы?

Капитан посмотрел на Тристану:

– Трис, ты никогда не задавалась вопросом, почему я оказался тогда в том кабаке?

Тристана молча кивнула. Ей действительно казалось странным появление Язона и его неожиданная помощь.

– Ты сейчас узнаешь это. Но давай по порядку. Итак, сколько себя помню, я хотел попасть во флот, но против этого возражал мой отец – бывший кентурион гвардейского легиона. Его можно было понять – отсутствие руки и глаза, не говоря уж о прочих, не столь очевидных потерях, охлаждает любой пыл. Знал бы он, как закончит его единственный сын…