– Нет, – честно призналась Трис.

– Если интрузии служат органами невербальной коммуникации… эммм, несловесного общения, – поправился Георгий, глядя на ошарашенное лицо Тристаны, – то, обычно неспособные на это интрузии специалистов могут обмениваться информацией, и даже…

Георгий замер, его глаза слегка прищурились, уголки рта приподнялись, складки привычно проявились на высоком лбу…

– Погодите, я, кажется…

Но тут Тристану, словно плетью огрели…

– Так… Подходим. Док, простите, мне нужна будет Ваша помощь. Вам доводилось когда-нибудь отдавать якорь?

Иллов поджал губы:

– Вы не иначе как меня обидеть хотите?

Им, конечно, помогли. Не успел Иллов выпрыгнуть из гондолы, как к нему бросился Полифем и Дит. Втроем они плотно вогнали в крепкий грунт острова клювообразный якорь, на который Еврисфей сразу же опустил анкерный груз.

– Вы – доктор? – не медля, спросил Дит. Остальные тут же отошли по направлению к гондоле.

Трис вышла на грунт, но не знала, что делать дальше. Видя приближающихся Полифема и Еврисфея, она сказала им:

– Там Эйден. Ее уже прооперировали. Но она без сознания.

– Нет… – раздался тихий голос, и из проема гондолы вышла бледная, как мел, весталка.

И тут же к ней метнулось что-то темное – а, затем, словно черная полоса перечеркнула ее горло.

Это было мягко. И приятно. Более того – это несло невероятное успокоение, словно все тревоги мира разом отхлынули…

Широкие черные крылья пытались обнять тонкую девичью шею. Еще не успевшие покоричневеть розовые пальчики с белыми когтями все-таки не могли охватить ее, но судорожно цеплялись, оставляя красноватые следы…

– "Лу", – хотела сказать Эйден, но затем, присмотревшись, поняла – это не Лу, а какой-то незнакомый – и слишком молодой уху.

Пока она собиралась с мыслями, уху успел облизать своим шершавым язычком подбородок Эйден. Удивительно – каждое прикосновение язычка маленького существа дарило Эйден капельку бодрости…

Трис подхватила ее, положив ее руку на свои плечи, практически заставив весталку навалиться на нее; она вела ее так бережно, как только возможно… На ступеньках она едва не брала ее на руки…

Наконец, – трудно сказать, через какой промежуток времени, – они достигли кают-компании фрегата. Опустив Эйден на рундук, Трис, лишившись сил, упала рядом, привалившись к стройным ногам весталки, опрокинув ярко-рыжую голову к ней на колени…

Никто не заметил, как бледная ладонь Эйден коснулась огненного ежика Трис. Никто, кроме самой Тристаны.

Трис знала любовь Артемиды – но не успела насладиться ею; знала она и Язона – но это не было любовью, это был акт, при том – акт агрессии…

…И это, простое и ласковое прикосновение, совершенно неожиданно разбудило настоящую вспышку. Вспышку эмоций и чувств. Что-то должно было погаснуть; что-то – обрести силу.

А бледная кисть руки уже нежно касалась серебристой шерстки новорожденного уху.

– Тебя будут звать Лиза, – тихо сказала Эйден. – Та, что свободна для любви.

– Она сразу меня узнала… почему?

Эйден все еще не отошла после травмы, впрочем, ее собеседница выглядела не лучше. Персефона, как и Эйден, была бледной от пережитого…

…И так же, как Эйден, словно светилась изнутри.

Впрочем, происходящее на борту был секретом Полишинеля – то есть, все знали, но обсуждать не спешили, зачем?

Дит и Персефона почти официально составили пару. А вторую пару составили Эйден и Тристана. Хотя, спроси их об этом – они стали бы все отрицать, прежде всего, потому, что сами пока не признались себе в том, что их отношения переросли простую дружбу, ведь в дружбе может быть и самопожертвование и забота – но никак не нежность…

…А девушки стремились, как можно больше времени проводить вместе. Старались тайно друг от друга и от себя дарить друг другу простые ласки – и страшно смущались, получая ответную ласку. Трудно было не заметить этого, хотя Трис и Эйден старались, как можно меньше это афишировать…

Когда в твоей жизни происходят серьезные перемены, ты невольно ищешь опору в тех людях, которые могут тебя понять. Если речь идет о любви – прежде всего, в тех, кто сам любит и любим.

Неизвестно, к чьей помощи прибегала Тристана; было время, когда она, несмотря на свою эйфорию, ходила подавленная, словно внезапно узнав какую-то страшную новость; но любовь победила грусть, хотя повременно на Трис накатывало какое-то печально-злое настроение…