Шрифт:
смотрю на когда-то существовавших людей.
– Это произошло давно, кости спрессовались друг с другом. Кальций заменён каменной
породой,- замечаю я.
Постепенно Семён справляется со стрессом и подходит ко мне:- Но хоть кто-то
остался в живых?- спрашивает он и не ждёт ответа.
– Наверное, остался, вероятно, те дикари, потомки этих людей.
– Или их бывшие враги,- добавляет друг,- в любом случае сейчас город пуст.
– Кто-то здесь живёт, вспомни красную точку на карте.
– То, наверное, животное.
– Может быть.
Подземная полость как линза, мы видим своды, они по всей длине плавно
спускаются к земле. В месте стыка наблюдаем множество заброшенных станций. У
пиронов навсегда замерли целые составы. Площадь перед ними заполнена легковыми
автомобилями. Как это знакомо, безусловно, человеческая природа выбирает похожие
пути развития и в технике и в обществе. Единственно, что меня удивляет, зачем человек
залез под землю, ведь на поверхности так много места. Может он от кого-то прятался? А
может, подземная жизнь более комфортная? Нет такой радиации от Солнца, таких смен
климата, ни ураганов, ни падающих с космоса астероидов, комет. Для меня, родившегося
под тёплыми лучами, в любом случае непонятна их жизнь.
Стою на станции, вдыхаю воздух полной грудью, пытаюсь вспомнить запах
служебного туннеля. Он явственно доносится вместе с тёплым воздухом.
Прыгаем на пути, бежим мимо пахнувших железом поездов. Сразу за локомотивом,
видим провал в стене. На горизонтальных рельсах застыл блестящий вагончик, а в воздухе
до сих пор витает запах окалины от торможения. Взбираемся туда. В вагоне аккуратные
металлические кресла, в передней части два рычага - всё очень просто - один снимает с
тормоза, другой сталкивает с места.
На скамейках грудками лежат собранные детьми "сокровища", кристаллы
кальцита, несколько уже высохших тонких сталагмитов и горсточка невзрачных
камушков, потерявший блеск пещерный жемчуг.
Семён, с непонятным лицом, собирает весь этот хлам, бережно кладёт в рюкзак. Я
сосредоточился, пытаюсь ощутить запах детей. Со стороны, наверное, смешно, как
примерный пёс, лазаю на четвереньках, обнюхиваю пол и смеюсь, боже, до чего
докатился. Вот сейчас Семён скажет - ищи и я с тявканьем помчусь по следам, но друг
суров, в глазах нетерпение. Внезапно я разобрался в запахах, фильтрую ненужные
впечатления и в мозгу, чётко вырисовывается рисунок детских следов - это даже не
связано с обонянием, я ощущаю страх, боль, желание спрятаться. Следы эмоционального
настроя чётко весят в пространстве, словно нити, ведущие к их чистым душам.
– Нашёл,- выдыхаю я,- вижу их путь, теперь не собьёмся.
Семён с восторгом смотрит на меня, в глазах как всегда плещется свинец, но мне
тепло от его взгляда.
След тянется вдоль составов, забирается ближе к сводам, дети боятся выходить в
город. Идём по окраине. Слева стена испещрена дырами тоннелей. Виднеются узловые
станции и просто ровные, проходящие мимо пути.
Чем дальше продвигаемся, тем меньше попадаются строений. Вскоре и вовсе
выходим за город. Перед нами степь, заросшая белёсой травой и мхом, даже есть корявые
деревца. Вдали просматривается мост, пахнет водой, ноздри ловят неясные запахи
животных - они далеко, вероятно, линза города стыкуется с природными пещерами.
Может мне кажется, но вроде посветлело. Верчу головой по сторонам. Семён тоже
суетится.
– Никита, не кажется тебе, светает?
– Глупости, такого быть не может, здесь нет Солнца.
– Ну, как же, Никита, точно светает!
Я и сам сейчас вижу, это ведь очевидно, раз растёт трава, должен быть когда-то
свет, хотя не факт, вероятно, мы попали в этот мир ночью, а сейчас, невиданные
механизмы запустили программу - день.
Постепенно воздух светлеет, мы отключаем бластеры, громада моста
приближается, а с ним и запахи живых существ, ёжусь, вспоминаю встречи с