Варвара... Танька откинулась на спинку сиденья и улыбнулась впервые за утро. Варвара... Сердце запрыгало и застучало, словно радостный барабанщик, перекатилось повыше — к горлу, отплясало чечеткой внутри головы и медленно, неохотно, опустилось на свое место. «Я не… впрочем, хватит уже повторять эту бестолковую мантру, все и так ясно, кто я…» Пальцы выдавили несколько букв: «Привет. Как вы там с Осей?»

На станции Малибоун все отсвечивало золотисто-желтым, словно над зданием распилили крышу и впихнули внутрь великолепное солнце. Пропускники-автоматы весело позванивали сканированными билетами и подрагивали металлом, провожая за барьер пассажиров — одного за другим, аккуратно и резво. «Как-то все очень странно сегодня», — озиралась по сторонам Танька, прокручивая в мозгу: «Магия вернулась… Магия вернулась…»

Она достала из сумки проездной и пристроилась в очередь, за большим ярко-розовым чемоданом с крупной надписью «Everyone loves a blonde»[126]. Над чемоданом небрежно взмахнула холеная ручка с изящным браслетиком — и рядом возникло лицо в синей фуражке в полной служебной готовности: «Прошу, мадам!» Чемодан переправился за барьер мускулистой рукой, взявшей под козырек вслед уплывающей вдаль «блондинке». В магнитную щель сканера просунулся Танькин билет. «Пик-пик-пик!» — тревожно пропел сканер и выплюнул проездной обратно. Металлические створки барьера глухо сомкнулись, едва не ударив ее по коленкам. «Это еще что за новости?» — удивилась Танька, еще раз всунув билет в то же отверстие. Сканер разразился писклявой репризой, створки не раздвигались.

— Мадам! — услышала она голос дежурного в синей фуражке, который пару секунд назад, обращался к «блондинке» с чемоданом с совершенно иной интонацией. — В сторонка, мадам, я желаю смотрейт вас билет.

Она отошла, куда было указано и, волнуясь, заговорила — многословно, надменно, вежливо:

— Вот мой билет, сэр, как видите, он действителен, полагаю, что он размагнитился, так что исправьте как можно быстрее эту ничтожную неполадку и извольте пропустить меня за барьер, я опаздываю на работу!

Высокомерным взглядом, стараясь не щуриться близоруко, Танька смерила станционного служащего: его темнокожее лицо расплылось мутноватым пятном, только бейджик на форменной куртке обозначился четкими буквами «Gabriel».

— Мадам! Вас билет НЕ действУет! — «Gabriel» торжествующе поднес проездной как можно ближе к ее глазам. — Вот тут должен быйт дата приобретений, прописьей.

— Дата приобретения? Прописью? Вы шутите? Какого черта? — Танькино терпение стремительно сокращалось, вежливость тоже. — Вам недостаточно даты окончания срока действия, проставленной здесь компьютером?

— Ноу, мадам! Компьютером недостаточен! Нас жесткий правило. Вы плотите штраф, — предложил служащий невозмутимо.

— Что-о-о? — она еле сдержалась, чтобы не взвыть полицейской сиреной. — А ну пропустите меня немедленно или я обращусь с жалобой к вашему менеджеру!

— Чем могу быть полезен? — приблизился второй смотритель в синей фуражке, лицо которого было тоже темно и расплывчато. Акцент был почти не заметен, бейджик на форменной куртке сообщал имя «Michael».

— Вы его менеджер? — кивнула ему Танька, показав на «Габриэля».

— Допустим, а в чем дело, собственно?

Даже со своей близорукой дистанции Танька заметила, как двое в фуражках перемигнулись. «Да они сговорились тут! Придумали новое правило, чтобы состричь купоны! Это просто грабеж!» Все гадости странного утра сцепились в липкий комок, обвалянный в ее дурном настроении и обсыпанный стрессом, как едкой пылью. Внутри Танькиной головы потемнело, а снаружи, словно теннисные мячи по защитному шлему, били вспышки желтого света, странным образом распространяющиеся по всей станции. Громко — так, что оборачивались прохожие, — она кричала о легитимном сервисе, о законах Соединенного Королевства, о нигерийских мошенниках и правах пассажиров всех стран, пока два темнокожих смотрителя с бейджиками «Michael» и «Gabriel», тащили ее под руки к будке с табличкой «Начальник вокзала»[127].

В окне будки маячила третья фуражка, но в отличие от первых двух лицо под ее синим околышем обозначилось во всех деталях. Даже без очков и без таблички над будкой Танька сразу узнала Начальника: в своей шумной вокзальной обители он был весьма примечательным персонажем, хоть и редко показывался. Его явления народу («Именно “явления”, именно “народу” — иначе не назовешь», — думала Танька) провоцировались разве что мелкими казусами: то пожилой пассажир, поскользнувшись на гладком полу, падал и ушибал конечность, то ломался какой-нибудь пропускник, образуя лишнюю очередь. Но являлся Начальник, и все приводилось в мгновенный порядок: пострадавшего сажали на электромобиль, пропускник работал исправно, очереди словно и не бывало.

Из-под отливающего голубизной козырька на Таньку смотрели глаза с удивительным выражением: никогда еще ей не встречалось такого отрешенного и вместе с тем «всеприсутствующего» взгляда — во всяком случае, среди станционных служащих. В то же время нахлынуло дежавю: нечто похожее было во взгляде одной негритянки, кажется, на Ливерпуль-стрит, только глаза у той были вроде не голубые… И лицо самого Начальника Танька точно еще где-то видела, кроме станции Малибоун. Из подсознания смутно выплыло: «В Москве, на кладбище!» — но эта мысль отмелась как несуразная: даже в строгом и безупречном обличье он был, скорее, похож на типично английского отца невесты, чем на работника русских траурных служб.