Сосед принес бутылку случайно, хотя повод для выпивки был грандиозный, только он о том не догадывался. Лехе лично Вселенная не сообщила, что, празднуя победу на Бруте, она всем планетам раздарила кусочки Магии. Наибольший подарок достался Земле — воздалась вселенская благодарность за ее храбрых героев. И пока герои, овеянные сладостным фимиамом победы, летели домой, на их родной планете бурлили чудеса. В Англии поезда нарушали расписание; машинисты смешили пассажиров похлеще клоунов в цирке; солидные люди покупали «Плейбой» вместо «Таймс» и обувались в кроссовки вместо правильных туфель. А в Москве резко грянул апрель со всеми вытекающими последствиями, даже Леху обдало романтикой сильнее, чем дизельным выхлопом из самосвала, — и он потратился на пышный букет. Конечно, прийти к бабе с букетом и без поллитры нормальный мужик себе не позволил бы, так что портвейн по дороге купил. Букет возымел успех, как-никак желтые розы, хотя Леха понятия не имел, что она больше всех их любит.

— Варька, — заговорил он, когда, приняв ее кроткую благодарность за физиологический интерес, расселся на диване коленями врастопырку, — и как это ты себе ребенка завела без мужика? Да еще и сразу такого большого?

Варвара вздохнула:

— Что за бессмысленные вопросы? Ребенок у меня есть, ты это знаешь прекрасно, — дочка, она сейчас… в Англии учится.

— Про дочку я помню, конечно, и понимаю, что мальчик не твой, чё я, тупой, что ли. А вопрос не бессмысленный. Я, может, это… заигрываю с тобой.

— Не надо, — она демонстративно села за компьютер и начала набирать текст, однако сосед не умолкал. Не добившись ее внимания, он переключился на Осю.

— А ты, пацан, чё смешной какой, в куклы играешь, не девка ведь!

— Он живой, — серьезно отвечал Ося, прижимая к себе гнома Гришу.

— А, вся мелюзга верит, что игрушки живые, — Леха опять повернулся к Варваре. — А у меня тоже очень много всего живого есть, Варька, тебе не интересно, чё?

— Слушай, ты шел бы отсюда! — повысила голос Варвара, еле сдерживалась, чтобы не покрыть его… ну если не матом, то иными словами, покрепче. Ругаться матом при детях она не стала бы, хотя и так не делала этого никогда. Зато если просто ругалась, орать могла очень громко.

А вы замечали, что люди, которые не ругаются матом, в возбужденном состоянии орут громче, чем те, кто ругаются постоянно? А если они непечатное слово выкрикнут, это будет такая степень ярости, которая индивидам с самой что ни на есть неприличной лексикой недоступна вообще. Но возымеет ли эта ругань такой же эффект, как если, например, молча разбить что-нибудь из посуды?

— Не пойду! — отозвался сосед, почему-то довольный, будто еще на шаг приблизился к заветной цели. — Чё я не знаю вас, баб, что ли. Гони меня не гони, а на самом-то деле хошь, чтобы я остался, — и улыбнулся, как ей показалось, глумливо.

Варвара поднялась со стула и, не говоря ни слова, отправилась на кухню. Вернулась с заварочным чайником, высоко подняла его над головой и со всей одури грохнула об пол.

— Понял, не дурак, ухожу, — сосед резво направился к выходу.

Прогонять или изгонять кого угодно — что беса, что человека — это магическое действие, в котором главное — сосредоточиться на поставленной задаче. Так можно выработать условный рефлекс, но не у того, кого изгнать требуется, к чему быть такими реалистами… Рефлекс сработает как раз у того, кому для изгнания беса нужно волю свою сконцентрировать, — и для этого достаточно будет взять в руки стеклянный предмет.

Магия квартиры всколыхнулась так сильно, что вышла из равновесия. Дверь дернулась и слетела с петель, кухонный стол топнул ногой, забытый Лехой портвейн вышиб пробку, как из бутылки шампанского, осколки чайника рассыпались бисером и бусинами, красными и золотистыми — и в проеме сорвавшейся с петель двери возникла высокая фигура Варвариной дочери. Из рюкзака за ее спиной выглядывала голова гнома Васи.

Две пары рук обхватили Нелиду: Варварины — за угловатые плечи, а Осины — ну, уж куда достали. Гном немигающими глазами уставился на своего сына.

— Папаня! — развязно пробасил Гриша. — Давай, вылазь из мешка, чувак, пойдем вместе по бабам!

Все воззрились на гномика в недоуменном молчании, ликование завершилось так же резко, как и началось, четыре руки замерли на Нелиде, словно к золотому гусю приклеились.

— Гриш, ты чего? — прервал молчание Ося. — Зачем разговариваешь так грубо с папой? Дядя Вася, ты не подумай про него плохого, он вообще очень воспитанный и хороший!

Цепляясь за рюкзак, Вася слез на пол и насупил брови.

— Хороший, говоришь? А кто мать довел, что она в форточку улетела? И теперь неизвестно где шляется… Может, ее мучает кто-то, а вам всем наплевать! — он направился в кухню, и, обнаружив на видном месте початую бутылку бальзама, налил себе в отвинчивающийся колпачок, залпом выпил и налил еще.

— Нелида, — поднял голову Ося, — а ты не можешь Гришину маму достать? Помнишь, как ты мне шоколадку из воздуха доставала? Хлоп?

— Хлоп! — в Нелидиной руке возникла плитка шоколада. Бог протянул ее Осе, потрепав по кудряшкам. — Держи, малыш. Но это все, что я могу на сегодня. С Евпраксией Никитичной, увы, так не получится.