Незнакомец толкнул дверь, и оба очутились внутри темной ванной комнаты с квадратиком маленького окошка, через которое из кухни падал тусклый свет. Было слышно, как капает вода из крана, из комнат доносился смех, звон рюмок и обрывки анекдотов. Варвара и незнакомец стояли друг напротив друга молча, в тесном пространстве между ванной и батареей у стены, и он не отпускал ее руку. Она даже забыла, зачем пошла туда, но не хотела, чтобы он начал о чем-либо спрашивать, заговорить самой не хотелось тоже, молчание не тяготило. Зеленые глаза смотрели с добротой и, кажется, с грустью, едва читаемой во взгляде. Он перебирал ее пальцы с трепетом старшеклассника, впервые осмелившегося взять за руку своего кумира чистой красоты. Ей нравились эти движения, она и не думала отдергивать руку, наоборот, захотелось самой вдруг погладить его — по щеке, узнать, колючая ли. Словно прочитав мысли, он поднес Варварину ладонь к своим губам и тихонько дунул в нее, а потом прижал к своему лицу, прикрывая ею щетинистый подбородок и рот. Его мягкие губы смыкались и размыкались щелочкой, приятно щекотали. Внезапно обе ее руки будто очнулись, и, независимо от сознания, пустились в странствия, им неведомые: та, что только что трогала его лицо, блуждала теперь на затылке среди жестковатых волос, а другая вычерчивала замысловатые фигуры на его шее, через минуту — на груди, переместилась на живот... Приблизилась к пряжке, слегка дернулась от металлического холодка, но прикоснулась снова — ниже — и замерла, накрыв горкой горячую плоть, стесненную джинсовой тканью.

Где-то далеко-далеко раздались новые аккорды — Эдик опять сел за пианино, а Варварин недавний партнер по танцам, видимо, не нашел себе другой партнерши, и фортепьянные звуки слились с медным голосом трубы. «Та-ам! Там-там, там-там, там-там...» Варваре казалось, что блюз зазвучал не за стеной на другом конце коридора, а внутри нее самой, словно она превратилась в арфу и кто-то играл на ней умелыми, чуткими пальцами. Незнакомец тоже, наверное, был музыкантом, раз мог так мастерски перебирать все ее струны и последовательно подчинять их под ритм. Два зеленых глаза вели свою оркестровую партию, ни на секунду не отрываясь от взгляда Варвары, и она смотрела, смотрела в них, как в глубокий колодец, пока все ее тело — от носков до макушки не охватило одно сладострастное желание всю эту музыку — пить...

Варвара закрыла глаза, зеленый огонь обволакивал ее снаружи под доносившиеся аккорды фортепьяно и голос трубы и сливался с «Голубой рапсодией»[58] арфы, звучавшей внутри. Сверхчеловеческое желание крутилось и сгущалось, терпеть уже стало невыносимо. Варвара почувствовала, как сильные пальцы чуть вдавились ей в спину, щелкнув застежкой, ее руки беззастенчиво дергали металлическую пряжку — и через секунду охапка смешанных одежд упала на кафельный пол.

Она взяла в руки его тяжелую плоть, приблизив к себе близко-близко, и выводила плавные круги, словно большой кистью. Дыхание обоих стало таким громким, что заглушало музыку. Варвара отвела голову назад, изнывая от трех желаний одновременно: почувствовать его внутри себя срочно! Сейчас! Сию секунду, иначе она просто умрет! Но притом смотреть прямо в эти зеленые глаза — второе желание. Еще никогда в жизни она не занималась любовью с открытыми глазами и никогда не делала этого с тем, у кого даже имени не знала. А третьим желанием, несмотря на то что обе ее руки активно сжимали нужный инструмент, было, чтобы Он сделал Это. Сам.

Все три желания исполнились.

И она утонула в сказочном экстазе. Едва-едва затихала одна волна оргазма, как накатывала другая, еще более острая или более сладостная, разнося по всей квартире Варварин несдерживаемый стон...

« ... ааааааааааа-аря! Ва-аря!» — непонятные звуки отделились вдруг от рапсодии и звучали явно не изнутри, чьи-то другие пальцы упорно барабанили в дверь. Не сразу она распознала голос трубача и не сразу поняла смысл фразы: «Андрей продает Эдику свой костюм! Может, ты выйдешь из ванной наконец?»

— Ну и идиот, — сказала я. Хотелось крикнуть еще, что, в конце концов, это его костюм, и пусть он что хочет, то и делает. Но мой незнакомец уже подбирал с пола джинсы. Я тоже оделась и вышла из ванной. Дурацкую сделку прервать не удалось, но Эдик одолжил Андрею что-то из одежды, а то пришлось бы ему без штанов ехать домой. Вернее, не домой — я велела ему не появляться там больше. Думала, что зеленоглазый незнакомец пойдет со мной, но он вдруг исчез, так же неожиданно, как и возник в той квартире. И больше мы с ним не встречались.

А провожал меня трубач. Через год мы с ним расписались в ЗАГСе — вскоре после рождения ребенка. Нелида появилась на свет спустя ровно восемь месяцев после той вечеринки, трубач ее удочерил.

«И то, что дочка не от него и не от Андрея, — я знаю абсолютно точно. Но откуда, откуда об этом знает Танька? И почему она смотрит на меня сейчас глазами точь-в-точь такими же, как у того незнакомца?..»

— Варвара...

— Что, моя красивая девочка? — она смотрела в чудесные зеленые глаза, пока руки, как и двадцать один год назад, независимо от сознания блуждали в самых невообразимых местах.

— С днем рождения Нелиды тебя.

— Спасибо, Танька... — Варвара едва сдержала показавшийся крайне нелепым порыв добавить: «И тебя тоже», — но конец последующей фразы прозвучал еще глупее. — А у тебя когда день рождения? Ты кто по гороскопу?

— Не знаю. Наверное, Близнец. Или Дракон, — засмеялась Танька. — А может, Медведь. Ага, скорее всего, я Большой Медведь в Белом Свитере. Как тебе такое название созвездия? Ничего не понимаю в гороскопах вообще. А ты? Твой день рождения когда будем отмечать?

— Да он прошел уже... — вдруг смутилась Варвара. — В декабре.

— Значит, я опоздала с подарком? Скажи число, на будущее запомню.

— Танька... Я не хотела тебе говорить, раз уж так получилось, что мой последний день рождения совпал с Олежкиным днем...

Она смотрела на Таньку печально и виновато. Танька молчала, только плавно раскачивалась, крепко обхватив Варвару обеими руками, словно увлекала ее невольно в медленный и замысловатый танец. Время от времени ее губы касались поочередно Варвариного уха, щеки и бровей, переносицы, рта...