А вот капитан удивил. Он стремительно развернулся и бросился наутек.

Перескочив через валявшегося без чувств колдуна, я высунул глушитель из аномалии и поторопился пальнуть самовзводом, но из-за тугого спуска ствол ушел в сторону, и невредимый полицейский продолжил свой бег. Пришлось взвести курок, задержать дыхание и… и следующая пуля угодила капитану промеж лопаток, прежде чем он успел выскочить из прохода меж двумя рядами гаражей. Готов.

Добив парой выстрелов сержантов – на войне как на войне, – я вернулся к колдуну и подтащил его к границе аномалии. Выпрямился перевести дух, и тут парень открыл глаза. В них – пламя.

Спасли инстинкты. Как стоял, так спиной из свертка и выпрыгнул. Растянулся на земле и не успел еще даже подняться на ноги, а рыжий уже рванул вдогонку. Стискивая в кулаке сгусток колдовского огня, он вылетел в город и ошарашенно уставился на пустую ладонь: лишенное подпитки заклинание развеялось в мгновение ока.

У него – ничего, у меня – наган.

– Замри! – Опершись левым локтем на асфальт, я прицелился, но парень решил сыграть ва-банк. Он попятился и, постепенно теряя материальность, начал выпадать из нашей реальности.

Я выжал спуск, револьвер дернулся, негромко хлопнуло, и рыжий обзавелся аккуратным отверстием под нижней челюстью. То, что доктор прописал, пилюля напрямую в мозг зашла.

Парень ничком рухнул на землю; я первым делом вооружился автоматом одного из сержантов, потом вложил вытертый собственной футболкой наган в руку мнимого самоубийцы – больше даже не инсценировка самоубийства, а шутка черного юмора, – и принялся обшаривать карманы мертвеца.

Найдя телефон, по памяти набрал номер куратора и попросил:

– Бригаду уборщиков пришлите, пожалуйста, ко мне на квартиру.

– Лед? – удивился Владимир Николаевич звонку с незнакомого номера. – Напился, что ли?

Меня передернул короткий нервный смешок, и, удерживая на прицеле проход меж гаражей, я повторил просьбу:

– Уборщиков, и быстрее. У меня тут небольшой форс-мажор со смертельным исходом приключился.

– Ты где?

– Гаражи за домом, в который заселили. Только живее, а то, не ровен час, автовладельцы ментов вызовут…

Шептало ругнулся и отключился, и мне пришлось дозваниваться куратору второй раз.

– Чего еще?! – прорычал он в трубку.

– Прокофьева в розыск объявите. И Кристину, не помню, как фамилия. С титьками которая.

– Твою мать… – И вновь короткие гудки.

Я вернул телефон мертвецу, уселся на грязный асфальт и обессиленно прислонился спиной к гаражу. Положил на колени автомат и негромко рассмеялся:

– Ну конечно, это моя мама во всем виновата…

Группа быстрого реагирования прикатила минут через десять. Неразговорчивые парни быстро погрузили тела в фургон и, проводив меня на квартиру, с рук на руки сдали подчиненным Грачева. Те с ходу взяли в оборот, выпытывая малейшие детали произошедшего, но рассказать им особо было нечего. Сам ничего толком не понимал.

Когда меня наконец оставили в покое, я оделся и вспомнил о забытых на ночь в барабане стиральной машины ботинках; пришлось выставлять их сушиться и обувать кеды. Хорошо хоть на улице распогодилось…

Прихватив на всякий случай штормовку, я запер квартиру и в сопровождении дежуривших на этаже охранников спустился к припаркованным у подъезда внедорожникам. Забрался в тот, рядом с которым курил Виталий, и буркнул:

– Поехали, что ли?

Парень выкинул окурок на грязный асфальт и молча уселся за руль. Так за всю дорогу и не проронил ни слова. Лишь когда автомобиль остановился во дворе института, не оборачиваясь, сказал:

– Иди к Грачеву.

Беспрепятственно миновав пропускной пункт, я интереса ради прошел мимо кабинета Прокофьева, а там вовсю шел обыск. В коридор выставили журнальный столик, стулья и кресла, таскавшие же куда-то вниз набитые документами коробки парни напоминали вереницу муравьев. Вернувшись к лестнице, я поднялся в приемную заместителя директора по транспорту и впервые на своей памяти не застал там секретаршу. Без стука распахнул следующую дверь и с удивлением уставился на занявшего место хозяина кабинета Шептало.

– А где Григорий Петрович?

– В связи с вопиющим случаем нарушения субординации и деловой этики Григорий Петрович перешел…

– В мир иной? – пошутил я, присаживаясь за стол.

– На другую работу, – покачал головой Шептало, неестественную бледность которого не мог скрыть даже свежий черноморский загар. Волосы растрепались, сорочка вчерашняя, галстук сбился, двухдневная щетина. Но самое главное – глаза. Не как у побитой собаки, разумеется, но жесткости и уверенности в завтрашнем дне в них явно поубавилось.