И опять фыркнул, прыснул, захохотал упитанным смешком. А глаза, видно, не высмотрели еще всего, цепко оглядывали Аню, оглядывали Егора.

Егор отвалился от забора, взял ее за руку.

– Давай, – сказал. – Попытаем еще.

– Может, не надо?

– Надо.

Схватились вдвоем за проклятую кровать, стали опять тянуть. Но сил уже не было, запала не было, и кровать даже не шелохнулась. Словно приросла ко дну.

Тут мужичок, будто все уже разглядел, резко оборвал смех, шагнул вперевалку, раздвинул их животом.

– Ну-кось, – сказал. – Дайте пенсионеру.

Поддернул под самое горло необъятные пижамные брюки на резинке, ухватился половчее за спинку, одним махом выдернул кровать.

– Гэть! Куда вам ее?

– Никуда, – сказал Егор, бледно улыбаясь.

Мужичок и не удивился:

– Никуда так никуда, полежит и у пруда. Нехай тут валяется.

– Спасибо, – сказала Аня. – А то уж мы замучились.

– Э, милая, – хохотнул мохнатым нутром, – за спасибо шубу не сошьешь.

Оглядел их опять, по очереди, сказал мягко, задушевно:

– Граждане вы моя хорошие, соседи наиближайшие... Имею до вас заманчивое дело, да не знаю, как подступиться.

Егор сразу насторожился, отступил назад, а Аня, наоборот, шагнула вперед, загородила мужа:

– До кого это до нас?

– До вас до обоих. Может, в дом зайдем, чайку глотнем?

– Не зайдем, – отрезала. – Незачем.

– Ишь ты, – он и не обиделся. – Бедовая.

– Какая есть.

Подвигал бровями, поморщил нос, сказал одобрительно:

– Ну да это и лучше. Машина твоя?

– Моя.

– Совсем ладно.

И замолк. Стал оглядывать. А нос все морщился, а руки оглаживали с любовью живот, глаза прятались за щелками век, за зарослями бровей.

– Времени у меня навалом, – кинул между прочим. – Вот бы приспособить...

Опять умолк.

– Пошли, – сказала Аня и взяла Егора за руку.

А мужичок встал на дороге, валуном загородил проход.

– Времени, говорю, навалом. Вот бы нам в долю войти.

Теперь и Аня насторожилась:

– Кому это – нам?

– Нам да вам, – пояснил, – вам да нам. Больше никого не надо. Обидно глядеть, граждане-товарищи, как земля пропадает.

– Какая земля?

– Ух, непонятливые! Да ваша, ваша...

Оглянулся по сторонам, оглядел балконы, окна, крыши, зашептал таинственно:

– Земля ваша – руки мои. Можно бы и наоборот, да у вас рук нет, у меня – земли. Верно говорю?

– Чего хочешь? – рассердилась Аня. – Говори толком.

– Повторяю, – зашептал. – Земля ваша – руки мои. Поставим теплицу, овощ вырастим, фрукты-ягоду... Редисочка в апреле, клубничка в мае. А? Годится? Жду ответа, как соловей лета.

И откинулся назад, оглядел их по очереди.

– На рынок, что ли?

– Зачем? – оскорбился. – Себе. Свеженькие, с грядки. Редисочку с маслом, клубничку с молоком... Можно и наоборот.

Шумно сглотнул обильную слюну.

– Не надо нам теплицы, – сказала Аня.

– Надо. Надо, золотко, надо! Витамины – сила! Ты погляди, мужик-то у тебя на ногах не стоит.

– Тебя не касается.

– Касается. Советского человека все касается. А мы его подкормим, силой нальем. Не хуже меня!

– Уйди, – отмахнулся Егор. – Уйди ты...

– Ты только дай мне землю, – напирал мужичок тугим животом. – Дай! Дальше я сам. Я уж с балкона все разглядел, все спланировал. Где теплицу, где грядки, загон для поросенка...

– Поросенка... – охнула Аня. – Ошалел, что ли?

– Поросенка, – твердо сказал он. – Поросенка обязательно. Вон, столовая рядом. Там помои. Я договорюсь. Кур еще надо. Кроликов. Гуся откормить. Моркови посадим. Свеклы. Картошки на зиму. Сложим в подпол, до весны пролежит. Он у вас сухой, чистый.

– Да откуда ты про подпол знаешь?!

– Знаю. Все про вас знаю. Участок обмерял. Грядки спланировал. Теплицу подобрал. Доски для загона...

А сам распалился в мечтаниях, красный, распаренный, так и пер на них приземистым танком, животом прижимал к забору:

– Да ты не боись. Я все пробью. У меня связи. Чего трудно – выбьем. Чего нет – достанем. Земля, главное, есть, машина есть, руки. Будет у нас с тобой свининка, будет овощ... – Хлопнул себя по животу, простонал густо, по бычьи: – Застоялся. Мне дело надо.