Парни быстро и споро убрали всё, расставили скамьи.

— Здоровенный ты, чёрт, — поймал его взгляд и улыбнулся Эд. — Три больших тюбика ушло.

Эркин почувствовал себя неловко. Ведь сказали же, что за свои деньги покупают, а эти штуки дорогие, он знает, но вокруг уже смеялись, превращая всё в шутку.

— Пошли.

— Куда?

— К нам, — ответил Крис.

— А не в столовую? — предложил Эд.

— Хватит цирка, — отрезал Крис и объяснил: — Ещё и столовую перекрывать, шуму много. А к нам уйдём, и там только холл прикрыть, — и уже Эркину: — Пошли.

После душевой и промазочной Эркину в коридоре показалось прохладно, но они быстро поднялись по лестнице на второй этаж и свернули в правый коридор. Эркин уже привык идти в живом плотном кольце, да и не дурак он, чтобы не понять: его прикрывают от чужих глаз. Ну, парни здешние, им виднее.

Крис распахнул дверь своей комнаты.

— Заходите.

Ввалились всей толпой. Сразу стало тесно и шумно. Но Эркина вопросами не дёргали. Пусть поест, поспит, всё ж понятно: у Оврага был парень.

На столе уже стояли три тарелки, прикрытые тарелками же, и стакан, накрытый круглой румяной булочкой.

— И всё мне? — уточнил Эркин, усаживаясь за стол.

— Давай лопай, — засмеялись в ответ.

Тарелка белой каши — Женя называла её манной — с жёлтым озерком растаявшего масла, тарелка с нарезанными варёными овощами, бутерброды с ветчиной и сыром, стакан какао и сладкая булка с изюмом.

— И чей это паёк я лопаю? — поинтересовался Эркин, набрасываясь на кашу.

— Ладно, потом посчитаемся… Ешь давай.

— Хорошо вас кормят, — пробурчал с набитым ртом Эркин. — В тюрьме паёк куда как хуже.

— А ты из тюрьмы, что ли?

— За что?

— Беляков много покрошил, — улыбнулся Эркин.

— Это когда? — придвинулись к нему.

— А в Хэллоуин.

— Здорово! — восхитился кто-то.

— А нам не разрешили, — вздохнул Андрей.

— А я не спрашивался, — хмыкнул Эркин под общий одобрительный хохот.

— Андрей, а ты чего здесь?

Эркин вздрогнул, недоумевающе глядя на молодого пышноволосого негра, явного джи, но тут же опустил глаза и стал есть. Этого не заметили.

— Вы ж взялись тот вход держать.

— Струсили?

— Да нет, — наперебой объясняли Андрей, Арчи, Майкл и остальные джи. — Убрался он… Мы ему показ устроили… По-жёсткому… Он аж обалдел… Ага, стоит, глаза выпучил… А мы наяриваем… Обложил нас и ходу…

— Точно, ушёл? — спросил Крис.

— Ушёл, — подтвердил Клайд.

— Ага… И шофёра забрал… В город ушли…

— Ладно. Холл всё равно держим.

— А то… Само собой…

Эркин доел и, сыто отдуваясь, откинулся на спинку стула.

— Ну, и накормили. От пуза. Сейчас бы поспать.

— Сейчас и ложись… Вон кровать. Ложись и отрубайся… Всё, отваливайте, не показ, смотреть нечего…

Эркин, уже не стесняясь, скинул халат и лёг на кровать. Прохладная чистая простыня заскрипела, натягиваясь, под его телом.

— Ты как, прикроешься? — спросили над ним. — Дать одеяло, или так будешь?

— С одеялом, — пробормотал, засыпая, Эркин.

Он стремительно проваливался в сон и уже не ощутил, как его накрыли простынёй и одеялом.

Бесшумно толкаясь, парни забрали посуду и ушли. Крис задержался в дверях, оглянулся. А смотри-ка, как ловко одеялом обернулся, не впервой, значит. Ну, пусть спит. Он бесшумно прихлопнул за собой дверь и пошёл в холл, где стояли жёсткий диван, несколько стульев и кресел и где был селектор. Сейчас по холлу болталось несколько самых «плечистых» и «глазастых».

— Заснул?

— Да, отрубился.

— Да-а, хлебанул парень.

— Ну уж не меньше нашего.

— Сказанул! Слышал же, из тюрьмы привезли.

— Я видел, как из машины выводили. В наручниках.

— А руки его видел? Он ладонью гвозди забивать может.

— И не мазался с… когда он перегорел-то?

— Говорит, в двадцать.

— Врёт. Кто его, перегоревшего, держал бы?

— Тоже верно.

— Проснётся, спросим.

— А на хрена ему врать?

Крис, не слушая и не вмешиваясь в разговор, щёлкнул переключателем на коробке селектора.

— Доктор Аристов слушает.

— Доктор Юра, это я, Крис, — Юрием Анатольевичем он называл его только когда говорил по-русски, а здесь полно народу, так что надо по-английски. — Он заснул.