Поздний посетитель наконец ушел, и Элеонора заглянула в комнату Селены.

— Вернулась? А я думала, ты сегодня останешься у Данилы, — сказала без особого, впрочем, удивления.

— Не осталась. — Селена отвернулась, словно тетя могла увидеть ее красное от слез лицо.

— Ну, не осталась и не осталась! Давай чай пить.

Они пили чай с булочками соседки Натальи. Элеонора курила, а Селена рассказывала о настигших их с Данилой переменах и плакала. Надо же ей иногда и поплакать…

— Не ходи к нему пока, девочка, — сказала Элеонора, когда остыл чай и закончились слезы.

— Совсем не ходить? — Она не понимала, как можно хоть день прожить без Данилы. Как же можно не ходить, сознательно обрекать себя на такие муки?!

— Вам нужно отдохнуть друг от друга. — Лишенное возраста лицо Элеоноры было печально. — Так иногда случается, и разлука в этом случае лучшее средство.

— Он без меня пропадет. — Селена громко всхлипнула, совсем по-детски. Только с тетей она могла позволить себе быть слабой.

— Так уж и пропадет? — Тетя иронично приподняла бровь. — Я вот долгое время жила одна и, как видишь, не пропала. Селена, твой Данила не беспомощный паренек. Он уже научился жить со своей бедой, приспособился, смирился. Теперь ему хочется обычной человеческой жизни, а ты изо дня в день напоминаешь ему о болезни. Не со зла, конечно! — Она предупреждающе взмахнула рукой, и серебряные браслеты на запястье тихо звякнули. — Но это так.

— Я?! — Селена думала, что больнее, чем уже есть, быть не может. Она ошибалась.

— Ты! Не обижайся, девочка, но кто-то ведь должен сказать тебе правду. Каждый день ты отдаешься своему Даниле без остатка. Да, ты поддерживаешь его, помогаешь оставаться в форме, но этой своей непрекращающейся заботой ты не позволяешь ему забыть. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю. — Селена отставила чашку с недопитым чаем. — Я его ограничиваю, не даю развиваться. Но ведь я хочу как лучше…

— Благими намерениями вымощена дорога в ад, — заметила Элеонора с невеселой усмешкой.

— И что мне теперь делать?

— Я тебе уже сказала, что нужно делать. Дай своему Оборотню возможность принимать самостоятельное решение, не души своей заботой. Пройдет время, и он сам тебя позовет.

— А вдруг не позовет? — Ладони взмокли, стоило только подумать о том, что случится, если она больше никогда не понадобится Даниле.

Тетя пожала плечами, сказала неожиданно жестко:

— Если не позовет, значит, он — не твоя судьба.

— Он — моя судьба!

— В таком случае тебе нечего бояться.

Прошел месяц. Месяц ожиданий и жестокой борьбы с самой собой. Данила не звонил, и Селена не находила себе места. Как он там? Как он может жить без нее? Кто варит ему кофе, убирается в квартире и делает массаж? Она сходила с ума, а он не звонил…

Значит, Элеонора, как всегда, права: ее Оборотень не маленький мальчик, со всеми проблемами может справиться сам. Может, и справляется. Пришло его время принимать решение и делать выбор, а ее выбор — не мешать ему. Сложный выбор, мучительный, но по-другому никак.

Селена и не мешала. Работала как каторжная, отдыхала как могла, медленно, день за днем, приучала себя к мысли, что Данила больше не позвонит никогда, заставляла себя привыкать к постоянной боли. Душа может болеть так же сильно, как и тело, — теперь она это точно знала. И жить без Оборотня тоже можно: продираясь через череду серых дней, словно от паутины, отмахиваясь от тоски, заставляя себя не думать и не вспоминать, пытаясь научиться смирению…

Она смирилась. Заставила себя смириться. Она сделала все, что от нее зависело. Пусть дальше сам… Надо только отдать ключи… И забрать свои вещи… Потом когда-нибудь… когда не будет так больно…

— Я уеду, — сказала она однажды Элеоноре.

— Куда?

— Куда-нибудь, где тепло. Может, снова в Индию.

— Поезжай. — Элеонора не стала ее отговаривать, она всегда знала, что нужно ее любимой племяннице.

К месяцу жизни без Оборотня прибавилось еще две недели. Селена отогрелась, загорела, убедила себя, что забыла…

Теперь об Оборотне напоминал только медальон. Медальон нагревался на солнце, немилосердно жег кожу, но она его не снимала. Зачем? Кто его теперь увидит?..