Я спросил у Мирона, зачем он придумал, что забил погреб.

Мирон не ответил твердо.

Я попросил Симу помочь собраться. Из хозяйственных вещей брать ничего не говорил, а только носильное детское. Такового набралось один узел.

За домом обещали следить и не допустить полного развала. Если объявится Зусель — направить телеграмму.

До шляха я попросил проводить нас с хлопцами Суньку.

Он с радостью согласился, тем более что Гришка и Вовка горячо поддержали просьбу.

Гришка с Вовкой шли впереди. Настроение у них наблюдалось боевитое. Я дал им почувствовать себя взрослыми и решающими. И они почувствовали.

Сунька делал вид, что происходит обычное — дети уезжают домой, болтал про будущую службу, что стремится уехать из Остра, а после армии работать скорей всего в Киеве на большом строительстве.

Я спросил:

— Сунька, а что за история у Гришки с деньгами? Он не подворовывает? С детьми бывает. Они не со зла, цену грошам не знают, относятся как к бумажкам для обмена на конфеты, например. Довид мне заикался, но не рассказал.

Сунька остановился, сбросил с плеча узел.

Я держал линию:

— Ну? Ругаться не буду. Дело прошлое. В любом случае. Но мне на будущее надо знать. Для воспитания. Ты понимаешь.

Сунька рассказал, что однажды к нему прибежал Гришка как к старшему товарищу посоветоваться. Вел себя серьезно, по-взрослому: они с Вовкой решили уйти от Довида и Малки с Зуселем, чтоб жить по-своему. Те их заставляли зубрить всякие талмуды и к тому же запрещали брать от товарищей на улице еду, потому что она могла быть на сале и некошерная.

Настроения протеста зрели у Гришки давно под воздействием рассказов Суньки про пионеров и комсомол. И вот Гришка с Вовкой решили убежать. Собирались в Чернигов к Михаилу Ивановичу, где Ёська.

Так как этот разговор был до знакомства Суньки со мной, он отнесся с подозрением на вранье. Но чтоб не настраивать Гришку сразу против, сделал замечание, что без денег нечего срываться, без денег они будут беспризорники и их заграбастают в детдом, не доезжая Чернигова. Или вернут Довиду.

Гришка ушел расстроенный. Через некоторое время он заявил, что гроши у них с Вовкой есть. И показал бумажные денежные знаки в количестве восьмидесяти рублей.

Сунька строго спросил, не украл ли Гришка такую сумму.

Гришка сказал, что не украл, а взял у Зуселя. И что отдаст. Когда они с Вовкой устроятся у Михаила Ивановича в Чернигове. Так как деньги они не имели намерения тратить на глупости по дороге, а будут показывать, если их задержат.

Сунька приказал немедленно гроши Зуселю возвратить в любой форме. Хоть подсунуть обратно, если взял без спроса. Сам он не сомневался, что Гришка гроши стащил.

Чтоб успокоить хлопца, Сунька сказал, что проведет беседу с Довидом насчет воспитания. И заверил, что добьется отмены ненужных занятий.

Назавтра прибежал Гришка и сказал, что Зусель куда-то ушел, гроши ему Гришка подсунуть не успел. Но когда Зусель вернется — обязательно незаметно отдаст.

Но тогда Зусель как раз в первый раз пропал и вернулся из Чернигова немой и окончательно дурноватый. Малка голосила по Остру, что пропали большие гроши.

Гришка в такой обстановке растерялся. По совету Суньки он передал их на временное хранение Суньке же.

Я спросил:

— Где они теперь?

Сунька сказал, что они у него в кармане.

Достал свернутые трубочкой бумажки. Протянул мне.

— Собирался отдать вам без объяснения. В последнюю минуту, как говорится.

Я засмеялся.

— Ой, Сунька… Кто знает, какая минута — последняя.

Деньги, конечно, взял — на дальнейшее.

Попросил, уже когда закидывал ногу — лезть в кузов попутки, нарочно, чтоб находиться спиной к Суньке:

— Если Лаевская к вам наведается, привет передай. Люблю я ее.

Почувствовал шкурой через китель и нижнюю рубаху, как меня обдало холодом от Суньки. Спрыгнул обратно на землю.

Сунька стоял бледный, как замороженный, рукой за колесо схватился. Вроде хотел остановить машину, если б она двинулась, а я не слез к нему.

— Что, Сунька? Говори сейчас. Поздно будет потом.

Сунька выпалил, и не из горла, а из самого живота:

— Полина с отцом обсуждала, что у нее все готово, чтоб с вас пшик сделать. Отец шепотом кричал, чтоб его не вмешивали, так как он не разделяет. А она настаивала. Сказала такими словами: «Мирон, тебя никто не спрашивает, что ты разделяешь. А Цупкого ты со мной разделишь. Уже разделил». Я не понял все до точки. Но мне важно знать, Михаил Иванович. Лаевская — шпионка?