А этот мечтатель за двадцать лет своей работы на семью поднял имя Рубироза на уровень международной известности, принес этой семье огромное богатство.

— Такая слепота матери непонятна, — произнес Ришоттани.

— Очень понятна, — возразил раввин, — если подумать, что вся жизнь этой женщины прошла под знаком далекого 1930 года, огненными цифрами запечатленного в ее сознании. Отец, узнав о том, что она беременна, выгоняет ее из дома. Мать пристраивает ее чуть ли не горничной в дом своей сестры, муж которой, ювелир, имеет довольно прочное положение. В семье несколько сыновей. Старшему уже 22. Робкий, замкнутый, подверженный мистицизму, он, к большому огорчению своих родителей, готовится принять сан священника.

Будущей матери Франческо нет и шестнадцати, но она выглядит уже вполне оформившейся женщиной. Хороша собой и очень аппетитна.

Молодой Рубироза, видя перед собой ежедневно этот лакомый кусочек, передумывает, и, вместо того, чтобы соединить свою жизнь с Богом, признается родителям, что хотел бы соединить ее с прекрасной грешницей.

И вот будущая мать и несостоявшийся священник мирком да ладком празднуют свадебку с благословения своих родителей.

Родители жениха довольны, что их сын не станет священником. Родители невесты счастливы, что они избавятся от позора, и сын их дочери получит законное имя.

Единственный, кому все это будет поперек горла — Самуэль. Он тоже вынужден дать согласие на брак, но постоянно будет испытывать недоверие к чужаку и никогда не согласится считать его настоящим Рубироза. Он будет относится к Франческо так, как помещик относится к арендатору: пусть возделывает его землю и приносит доход, но никогда не рассчитывает получить ее в наследство. Он хорошо маскирует истинные чувства своими приторными манерами. Вам лучше меня известны его иезуитские способности.

Постарайтесь хорошенько все понять, комиссар Ришоттани. Я хочу, чтобы вам стали ясны истоки неукротимой ненависти Франческо.

Самуэль привязывается к мальчику. Главным образом потому, что он был как бы живым доказательством его благородства. Когда же ребенок вырос и превратился в юношу, он привязывается к нему еще больше. На свой лад, конечно: как настоящий туринец, Самуэль очень ценит тот вклад, который «несмысленыш» приносит в семью. Со всех сторон Европы поступают значительные капиталы, то в форме закупок, то в форме наличных от продажи продукции «дипломированной литейной».

Но все идет гладко лишь до тех пор, пока «милый бастард» подчиняется желаниям и законам своего дядюшки, как арендатор подчиняется условиям владельца земли.

Мой друг замечает, наконец, что все его мечты и устремления разбиваются о тупой провинциализм дядюшки. Он обращается к Самуэлю с просьбой о помощи для осуществления своих планов. И делает это так же естественно, как сын, когда обращается за помощью к отцу.

Вот тут-то «милый бастард» становится просто «бастардом», и ему отправляется то самое письмо. Дядя надеется таким образом призвать его к порядку, что говорит о недалеком уме Самуэля.

У Франческо, человека неуемной гордости, это вызвало только глубокое презрение и безмерную ненависть.

Конечно, думать, что Самуэль сможет заменить ему отца, было большой, непростительной ошибкой. Даже настоящий дядя не может его заменить, а уж такой, как Самуэль, тем более.

Получив это убийственное письмо, Франческо, наконец, отдает себе отчет, что он потратил лучшие двадцать лет своей жизни на негодяя, использовавшего его самым бессовестным образом. Оказалось, что у него нет семьи, нет никаких корней. Прошлое потрачено зря, будущее под большим вопросом. Он впадает в настоящую прострацию. Не может спать, ночами бродит по квартире, разум отказывается служить ему.

В какой-то момент он признается Анник, что с трудом удерживается от искушения отправиться в Турин и своими руками совершить возмездие. Жене постепенно удается успокоить его, чему способствует и рождение дочери. Он как бы подписывает временное перемирие со своей ненавистью ко всему этому семейству и с бешеной энергией отдается работе.

— Минутку! — перебил раввина комиссар, — Почему вы говорите обо всем семействе? Какое отношение имеют к этому остальные? Диего, Аннализа, маленький Чезаре?

— Не будьте наивны, господин комиссар! Вы же их знали! Кузен и его жена, эти посредственности, они ведь терпеть не могли Франческо, слишком уж он отличался от них. Они завидовали ему и, конечно же, еще подливали масла в огонь. Аннализа, с чисто крестьянской хитростью опутывает старого Самуэля, прекрасно зная, как тому хотелось бы иметь собственного ребенка. Только появление на свет истинного Рубирозы отодвинуло бы Франческо на второй план.

Муж ею в расчет не принимался. Не только потому, что он был импотентом, но и потому, что не смог бы отличить простой ночной горшок от старинной вазы. Его надо было убедить, что бесчисленные медицинские процедуры вылечили его, наконец, от стерильности. Это не составило для нее особой трудности. А потом она забеременела от дядюшки, чья старческая страсть, конечно, не укрылась от нее.