– Я вообще не медик, – отрезала она. – Не приняли в их чертову гильдию: всяк сверчок знай свой шесток. А ведь тамошние члены в большинстве низкого рода. Хотя и родовитых немало – все они бритые монахи, разумеется. Младшие сыновья.

– А ты дочь.

– Не только поэтому, – девушка выпрямилась. – Сьёр Торригаль, кипятку мне сделайте, травы заварить. Напоим его успокоительным, а там посмотрим. Боль, по крайней мере, снимет и сердце успокоит.

– Что там, – спросил я, когда он отошел в сторону, – мак или конопля?

– Дурмана я не держу, хотя и имею. Иным свой хлеб отрабатываю.

– Как заправский лекарь, – отчего-то съязвил я.

– Снова за старое? У заправских дипломированных лекарей два обезболивающих – липовой киянкой по башке или палку в зубы, – скривила она неподражаемую гримасу. – Или еще вусмерть крепкой водкой подпоить. Так что ни в чем я не прогадала.

На этой загадочной фразе она отошла в сторону и без приглашения уселась в одно из кресел.

– Так кто ты – знахарка?

– Ворожеи в гильдиях не состоят, – рассмеялась Эстрелья.

– А ты?

– Я мейсти, или не слыхали, сьёр Шпинель из Фрайбурга?

Да. Отчего-то она знала не только первое мое имя. Мейсти? Чтоб так звали баронского отпрыска?

– Не тупи, дядюшка Арман, – донеслось от Ортовой кровати. Как ни странно, король отошел от своей болести вроде как сам по себе и теперь сидел облокотившись на подушку. – Мейстер – это мужчина, а женщина, соответственно…

– Она из рода палачей, – до меня дошло, наконец.

– Да и сама такая, – Эстрелья вздернула голову. – Принята в гильдию невзирая на женский пол. По всей форме, с исполнением шедевра. Я так думаю, нашим захотелось лекарской кодле доброго ерша в задницу вставить. Как основной конкурирующей фирме.

– Но девица… Невозможно! – сказал я.

– Отчего же? Меч – это пять, от силы шесть фунтов. Тут главное не сила, а чёткость и быстрота движений. Хорошо обученный главорез не добавляет клиенту беспокойств, если не считать смерти, которая, между прочим, сама есть полное от них избавление. Петлю применять – сплошные хлопоты и грязь: это разве что для простых воришек, а возишься, как с первенцами рода, чтобы побыстрее и без хлопот спровадить. Гаррота новомодная, с шипом на уровне пятого позвонка – порядочное дрянцо, конечно, но сил почти не требует. Эта смерть с изрядной болью, однако быстрая. А что они там хотели? Овечек невинных к нам не приводят. Квалифицированных казней в стране не практикуется – еще до моего рождения с ними завязали. Живем по заветам предков. Если отменят один запрет и применят другой – мы издавна умеем убавлять всякое чувство, хоть касанием, хоть напитком. Пыток на деле не используем – имеется секретный циркуляр вашего величества, если помните, – последовал учтивый кивок в сторону. – Секретный – чтобы осталась мера необходимого воздействия на клиентов, больных словесным запором.

– Учти последнее, дружище Арман, – добавил Тор, что как раз принес кружку и согретый чайник для ведовской травы. – Не проболтайся, а то в знакомые ручки попадёшь.

– А вот она? – указал я на девушку, что поила короля из рук, легонько придерживая его больные ладони своими аристократическими пальцами. – Не проговорится?

Разумеется, шрамы эта непонятная дворянка меча и топора видела воочию, ибо не далее как сейчас перевязывала их бинтами, смоченными какой-то приятной на вид желтоватой мазью.

– Фрейр терпел и мне велел, – рассмеялась она. – Я что, дурнее мальчугана буду? Мы присягу на книге даем, ровно как попы. О неразглашении услышанного на допросах, в бреду и прочее. Это профессиональное. Наш долг, честь, гордость и всякое такое.

– Приятное питье, – вступил тут сам король. Он уже справился с лекарством и с блаженным видом откинулся назад на подушки. – С луговым медом, что ли? Спасибо, мейсти Эстрелья. Я так думаю, тех, кого ты излечила, куда больше, чем тех… скажем, кто был твоим пациентом совсем иного рода. Ну, им тоже никакая хворь больше не грозит, я думаю. Как, кстати, надрыва по последнему поводу не испытываешь? В смысле мышцы по всему стройному телу потом не болят?

– Короля делает свита, ваше величество, а палача – его подмастерья. Здоровенные парни, но в общем кроткие и послушные. И чего не полагается, себе не воображают.

– Это истинное благо, моя милая, что тебе удается всеми твоими мужчинами вертеть как ты хочешь. Только вот не они тебя делают, а ты сама. Как и я – сам себя. Нас ровно двое таких в этом мире – тебе не кажется?

Говоря так, он не отрывал глаз от лица юной палачихи. Он… он вульгарно делает стойку , вдруг понял я. Как охотничья собака на дичь.

– Король не смущён? Король не боится? – улыбнулась она.

– Я не скажу, что не знаю страха, девушка, – ответил он ей такой же улыбкой, но еще и пошире. – Хотя боязнь не к лицу воину. Просто я, пожалуй, единственный в государстве человек, кому не грозит опасность сделаться твоим клиентом всерьёз. За исключением самих лекарей.

Эстрелья поняла, о чем он, однако не подала виду. Я уже знал, что поскольку смертность у самых лучших врачей была где-то половина на половину, причем операции и в самом деле были крайне мучительны для тех, кто рискнул им подвергнуться, специальным эдиктом была резко ослаблена ответственность франзонских гиппократов за человеческие жизни.