– Как, например, ваш король Ортос с его прописанным на челе лозунгом: «Истинный мужчина должен быть всегда готов к примерному и нелицемерному совокуплению».

– Не язви. Он, разумеется, блядун и потаскун, как все порядочные мужики, но вовсе не скондиец.

– Однако к ним тянется, верно? Этот его наполеоновский разговорчик с готской мадам де Сталь о щедром детском приплоде…

– К ним – то есть к скондийским дамам? Пожалуй. Готиек он любить приучился, тако же и франзонок, но по сути в грош их не ставил. Зато со всем уважением относился к тем, кто его воспитал и по-всякому вскормил. Иначе он вообще бы не попал в ту самую историю.

– Хорошее отношение к франзонкам. Хм… Ты, Тор, чего-то Арманово рвение плохо заценил.

– Ну, он слишком резко гнул свою прямую линию. При дюжине лет разницы меж двумя симпатичными благими идиотами…

– Чертовой дюжине, милый.

– …стоило бы заточить эту страсть в более просторную клетку.

– А то он заточил ее как ножик, что вспарывает кишки изнутри.

– И превратил в вечную болячку. Не дал развиться во что-то благое. Подстрелил шикарного самца в полете.

– Либерал ты хренов. Ведь Хельмут там или не Хельмут, а уж отец и дочка они безусловные, Ортос и эта… Мария Марион Эстрелья. Ясно, между прочим, кто ее воспринимал и крестил – то есть был восприемницей и крестной матерью.

– Да? Не буду спорить, только вот сам Арман знал обо всём не прямо, а понаслышке. И это несмотря на свое очень неплохое положение у Братьев Чистоты.

– Иначе говоря, имеем налицо вранье? Сплетни?

– Милый мой, скондийцы, в отличие от твоего народа, сплетнями не промышляют. Хотя ноги у слуха растут явно оттуда.

– Тогда как ты оцениваешь ситуацию?

– Понимаешь, любовь между отцом и дочкой часто бывает иной по вкусу, чем дочерне-материнская. Более плотской. Куда более восторженной и полной всяких смыслов. Ну и что? Обыкновенно с нею можно совладать без проблем. Орту явно не откажешь в порядочности, верно? Я ведь слышал, как они говорили друг с другом…

– Надо же – этак по-королевски без страха и даже удивления шутить с палачихой. Точно-точно: тянуло его к ней и ее к нему, как лодку к берегу на канатной переправе. Предназначенность?

– Остерегись употреблять заумные слова, тебе не идет. Просто старые добрые природные феромоны.

– Не понял. Секс?

– Нимало. Отличное зачатие и хорошие дети. Секс, милейший, – это чисто человеческая игрушка, в природе все рационально. Зачатие во имя зачатия, баловство ради баловства… И если эта природность ложится поверх человеческих предрассудков…

– Но, Тор… Их ребенок был бы Ортосу сыном и внуком сразу.

– Можно подумать, инцест запретили, чтобы упорядочить родственную терминологию. Ну ты даешь!

– И дети от инцеста имеют скверную наследственность.

– Как мы все. Мы ж по слову господню дети Адама и Евы. Генетически, кстати, тоже от одного мужчины и одной женщины. Сие доказано.

– И вообще, что дает тебе право судить обо всех этих смутных делах?

– Кто-то ведь должен, верно? Я разве не говорил тебе, что в последний раз все-таки взял от Хельма очень много его вертской сути, Так много, что знаю то, о чем он лишь догадывался.

– Завидую. Теплый привет тебе от всех моих печенок.

– Дурень. Шастаешь по Рутену с опаловым колечком на руке – а оно тоже от Хельмута. С просьбой его расколдовать.

– Вот значит, как. Не врешь?

– Свернутый двуличневый плащ. Сам подумай. Красное и черное вперемежку. Знак Арлекина, паяца и таинственного сыщика у старушки Агаты Кристи.

– Вот как. Ты предлагаешь мне заочное расследование летейских и вертейских дел?

– Вертских. Но и местных рутенских.

(Черт. Мы ведь уперлись носом в проблему суррогатных матерей, подумал я внезапно. Блин… осеменение же – анонимное дело.)

– Ладно, кончай трёп, давай доставай эту его книгу – будем снова распутывать нарисованные этим писакой узлы.

Форель разбивает лед. Река в половодье рвет запруду. И то, что должно произойти, происходит, но куда более грозным и сокрушительным образом. Меня и всех нас учили этому в замке Аламут, но я забыл.

Когда одним ранним утром я, сумрачно торжествующий, пересек франзонско-скондийскую границу с чувством возвращения домой, когда стражники махнули рукой на мое горячее желание порастрясти перед ними мой скудный и пестрый посольский багаж, состоящий из тряпок, что мне давно обрыдли, я понял, чего мне не хватало все эти месяцы. Этих розовых на закате садов, плавно изогнутых дорог и дальних горных вершин, пламенеющих на фоне бледного неба. Только в тот самый первый мой час это еще не выразилось в словах с удовлетворившей меня отчетливостью.

Стражи границы, видя, что я возвращаюсь в одиночестве, хотели было выделить мне сопровождение – пару смуглых мальчишек с саблями, что были заткнуты за пояс, обмотанный поверх тощих ребер и удерживающий на месте синие холщовые шальвары. На головах у них были круглые шапочки с павлиньим узором: знак принадлежности к хорошему роду. Я отказался, чем поверг юных воителей в неподдельную скорбь: им, похоже, было пора уже зарабатывать очки для поступления в школу моих Братьев.

Зря я это сделал – обманул их ожидания, думал я всю дорогу, пока не остановился на ночлег в одном из тех небольших селений, которые предлагают за приемлемую цену накормить тебя и твоего коня, поставить лошадь в уютный отдельный денник, а тебе предоставить толстый матрас, брошенный на пол в общей комнате. Насчет отсутствия других постояльцев, кроме человеческих, не стоит и осведомляться: это не франзонцы, твоей расхожей шуточки насчет блох и клопов не поймут.