Шрифт:
— Рабочая партия с правительством, — ответил Столяров. — Вам, Макар Яковлич, более всего нужно задуматься, потому что у вас большое предприятие.
— Задавим!
— Кого?
— Бунтарей.
— Кем давить будете, когда войска ненадежные.
— Ослаб народ, — сказал Яков.
— На одних городовых далеко не уедете.
Макар прошелся по комнате и остановился у окна. По улице вразвалку шел подвыпивший мастеровой и громко пел:
Царь занялся воевать, Бросил водкой торговать… А царица Сашка с Гришкой…— Ну, это возмутительно, — бледнея, проговорила Татьяна.
— Хы! — усмехнулся Яков и завистливо добавил: — где-то нашел, выпил…
— Что смотрит полиция? — возмущалась Татьяна.
Столяров, улыбаясь, потирал руки, а потом, прихмурив брови, проговорил:
— Голая правда. Народное творчество, — будь оно дерзко, цинично, — правдиво.
Скоробогатов спросил:
— А Маевская Мария Петровна тоже в этой рабочей партии?
— Да, в этой.
— И не подумаешь.
С этого дня Скоробогатов стал внимательно следить за ходом жизни, читать газету.
Завод князя Антуфьева хирел, зато на другом конце Подгорного вырос новый завод, где вырабатывали снаряды. Звонкая монета с рынка давно уже исчезла, вместо нее ходили почтовые марки и бумажные полтиннички. Скоробогатов недовольно хмурился, когда в банке получал одними бумажками: — «Я им — платину, а они мне — курительную бумагу!»
Он пересмотрел запас золотых и серебряных денег и, захлопнув шкаф, проговорил:
— Больше не получите ни копья!
Скупая у старателей золото и платину, он сбывал новые деньги, бережно храня старые радужные кредитные билеты.
Как-то раз Телышков испуганно сообщил Макару:
— Сизов был на руднике, и большая половина забойщиков в этот вечер уходила куда-то… Надо сообщить, Макар Яковлич, полиции. Говорят, Ефимка этот в бегах находится — полиция-то его днем с фонарем ищет.
И в другой раз Телышков явился с недоброй вестью. Взбежав по лестнице вверх, он столкнулся с Яковом:
— Макар Яковлич у себя?
— Дома где-то, а тебе на что его?
— Надо…
Не слушая расспросов Якова, он торопливо прошел в комнаты. Скоробогатов обедал. Сняв картуз, Телышков боязливо просунул голову в дверь:
— Можно к вам, Макар Яковлич? Скоробогатов удивился неожиданному приезду штейгера.
— Заходи. Чего опять?
— Да беда, Макар Яковлич! — начал торопливо рассказывать Телышков, завистливо поглядывая на стол, где стояла большая жаровня с поросенком по соседству с графином водки.
— Как ты вечор уехал, у нас пошла драна грамота. Мишка Кочуров всех больше шумит.
— Чего ему мало?
— Да все, и он, и все!
— Ну?..
— Да… — Телышков помолчал, теребя рыжий картуз. — Работу сегодня бросать собрались.
— Чего им надо?
— Хлеба нет, говорят.
— Хлеба?.. А это общество что смотрит? Для чего я их пустил на рудник, чтобы торговать вшами да мышами?
— Кирька Голохвостов — магазинер, — говорит нету, и взять, говорит, негде.
— Значит, не работают сегодня?
— Вряд ли!..
Скоробогатов стиснул зубы.
— Вот что. Поезжай, — сказал он, — и скажи там, что я сейчас пришлю хлеба, а Кочурова Мишку выгони. Работы ему не давай.
Телышков поднялся с места, но не уходил, завистливо посматривая на стол.
— Достаете где-то водочки, — сказал он, улыбаясь.
— Что, выпить охота?.. Давай…
Скоробогатов налил и подал Телышкову емкий стакан водки.
Дрожащей рукой Телышков взял стакан.
— Уж не изволили бы беспокоиться, Макар Яковлич! Мы уж забыли, как она и пахнет.
— А Кирьке Голохвостову скажи, что если он не достанет муки для рабочих, я закрою его кооперацию, — не слушая, сказал Макар.
— Хорошо. Всё в точности передам. А Мишку я выгоню. Обязательно выгоню. Часу у меня не проживет.
После обеда Скоробогатов отправился на базар, но хлебные лавки были закрыты. Он поехал домой к хлеботорговцу Ложкину… Когда со двора Ложкина вывезли два воза муки, их окружили женщины с сумками и мешками.
— Стой, куда повез?
Возчики, не слушая, протискивались сквозь густую толпу женщин, лошади вставали, фыркали. Толпа густела.
— Не отпустим хлеб!
— Разделим!
— Что нам, голодом помирать?!
— Бабы, развязывайте мешки!
Скоробогатов протискался сквозь крикливую пеструю толпу, грозно крикнув возчикам: