— Ты это чего буянишь?..

— Мама! — втянув голову в широкие плечи, придушенно крикнул Макар. Он, как вкопанный, встал посреди двора, грозно сверкая глазами. Его нижняя челюсть выдалась вперед, обнажая ряд крепких зубов.

— Чего ты бесишься?.. Я тебя спрашиваю? — повторила Полинарья с той же спокойной и ядовитой усмешкой.

— Мама! — снова крикнул сын и выругался. Этот выкрик был похож на рев подшибленного зверя. Макар тяжело опустился на плаху возле поленницы и схватился за голову, запустив пальцы в густые волосы.

Вечером Полинарья рассматривала покупки Макара и, вдоволь налюбовавшись, бережно их свернула и запрятала в сундук. А Макар неподвижно, вниз лицом, лежал на сеновале. Много он передумал за этот вечер. Ему казалось, что от тела его оторвался кусок. Он едва сдерживал рыданья, крепко стиснув зубы. Он сам не понимал, что с ним случилось. То он хотел вскочить, бежать, разыскать Наталью, ту Наталью, которая теперь светилась в его сознании каким-то ласково манящим огоньком. То он вспоминал холодные, отчуждающие слова: «Я просто рабочая, а ты»… и тогда приходили другие мысли:

«А в чем я виноват? Ведь не я… Мать… Да ведь и на самом деле она мне не пара. Я же сейчас в силе… Мое будущее — большое…»

Перед рассветом, разбитый, измученный, он ушел из дому. Побродив по пустынным улицам, он зашел к кабатчику Ефимовичу, сел за стол и потребовал водки.

Слушая бойкие разговоры картежников, он позавидовал их веселью. Выпив несколько рюмок, Макар придвинул стул к игрокам и стал следить за игрой.

Восемь суток — день и ночь — пьянствовал Макар. Напившись он буйствовал, бахвалился. Играя в карты, выбрасывал на стол деньги, как никчемные бумажки… А когда трезвел, ему хотелось сунуть куда: то голову, чтобы забыться, освободиться от гнетущей тоски. Дома он эти дни почти не жил. Ему хотелось найти такое место, где бы не преследовала его мысль о Наталье. Иной раз он задавал себе вопрос:

— С чего бы это? — и не находил ответа.

На девятый день к вечеру приехал с рудника Яков,

— Где Макар?..

— Полюбуйся, — утирая красные, распухшие от слез, глаза, ответила Полинарья и указала в соседнюю комнату. Макар лежал на мягком диване, свесив руку и ногу. Лицо его было красное, опухшее. Широкая грудь его поднималась — он, тяжело дыша, мертвецки спал.

— Все время из дому куда-то пропадает!.. Привез какую-то руднишную девку… Должно быть с ней колобродит, — рассказывала дрожащим голосом мать, — приходит домой — ни тяти, ни мамы.

Яков вышел, крякнув. Распрягая лошадь, он заметил, что в конюшне нет Макаровой лошади.

— А где мухортый?

Полинарья промолчала.

— Где, говорю, жеребенок-то? Тебя я спрашиваю?..

— А кто его знает! Пятый день как не стало лошади.

Яков, как пришибленный, присел на приступок крыльца. Потом вскочил и почти бегом бросился в амбар. Там он не досчитался выездной сбруи. Его серые глаза злобно расширились. Он еще раз пробежал в конюшню, не веря себе, еще раз заглянул туда, где всегда стоял его любимый мухортый.

— Горе-то какое! Эх!..

Скрипнув зубами и выругавшись тяжелой бранью, он вошел в дом. Лицо его было бледно, борода высоко поднялась, а волосы как-то странно вздыбились. Он снял с гвоздя узду и вошел в горницу. Постояв возле сына, Яков дернул его за ногу, говоря:

— Эй ты, богата-богатина!..

Макар приоткрыл глаза и, промычав, повернулся на диване. Ещё раз взглянул безумными глазами, и улегся вниз лицом. Яков взмахнул уздой, со всего размаха ударил сына по спине. Удила звякнули.

— Вот тебе, поганый ты человек!

Макар вскочил, глаза его были налиты кровью.

— А, вот что! — задыхаясь, крикнул Яков. Удила, снова звякнув, тяжелым ударом опустились на плечи Макара.

— Тятя! — рявкнул Макар и, стиснув зубы, бросился к отцу. Он схватил его, встряхнул, приподнял и бросил на пол. Яков мешком рухнул и ударился головою о косяк. Глаза его закатились.

— Варнак!.. Ты чего это с отцом-то делаешь? — визжа вбежала Полинарья.

Макар с опущенными руками стоял и смотрел на старика.

— Отец!.. Голубчик, ты мой! — подбегая к Якову, плача, говорила Полинарья. Она взяла его под руку и попыталась поднять.

— Погоди, мать… — тихо проговорил Яков. — Я ничего… Поучить захотел… Сына своего поучить хотел, а… а… а он… — Яков заплакал, утирая глаза подолом рубахи.

— Ах ты, подорожник ты этакой! Ах ты, варнак ты этакой! — взвизгнула мать. — Да я тебя!… Погоди ужо! — Полинарья угрожающе потрясла кулаком и выбежала в кухню. Она возвратилась с кочергой и ударила Макара по спине. — Вот тебе, рестант ты этакой!.. Вот тебе, острожник!