После доклада наркома танковой промышленности В.А. Малышева и наркома вооружения Д.Ф. Устинова о состоянии работ по созданию самоходных артиллерийских установок было принято решение: в кратчайший срок освоить производство САУ на базе имевшихся образцов танков и артиллерии.

Конечно, по своему положению Верховного главнокомандующего Сталин мог и не вникать в отдельные эпизоды сражения, но, наученный горьким опытом неудач предшествующих операций, он не упускал из поля зрения развитие быстро менявшейся в ходе боевых действий обстановки. Давая волю проявлениям ума, активности и инициативы, он предостерегал командующих фронтами от опрометчивых решений. 24 декабря 24-й танковый корпус генерал-майора В.М. Баданова, прорвавшись в тыл противника на станцию Тацинская, перерезал важнейшую дорогу Сталинград – Лихая, захватив большое количество самолетов и немецкой военной техники, но при этом сам корпус оказался блокирован немецкими частями.

Сталин не упускал эту боевую часть из поля своего зрения и регулярно звонил командующему Юго-Западным фронтом, справляясь о ее положении. «Ваша первая задача, – сказал он Н.Ф. Ватутину, – не допустить разгрома Баданова… Вы правильно поступили, что разрешили Баданову в самом крайнем случае покинуть Тацинскую». Заканчивая разговор, он подчеркивающе повторил: «Помните Баданова, не забывайте Баданова, выручайте его во что бы то ни стало». Командование фронта приняло меры, и корпус Баданова вышел из окружения; Сталин и сам не забыл смелого генерал-майора: за проявленное мужество В.М. Баданов стал первым кавалером вновь учрежденного ордена Суворова 2-й степени.

Немцы продолжали сопротивление, и, закрепляя достигнутый успех, теперь нужно было усилить удары. В конце декабря Верховный пришел к выводу, что для быстрейшей ликвидации группировки Паулюса «руководство по разгрому окруженного противника нужно передать в руки одного человека». На заседании ГКО он отметил: «Сейчас действия двух командующих фронтами мешают делу». Предпочтение он отдал К.К. Рокоссовскому, передав в его распоряжение три армии Сталинградского фронта; представителем Ставки к командующему был назначен генерал Воронов.

«Товарищу Воронову, – указывалось при назначении, – как представителю Ставки и заместителю товарища Василевского, поручается представить не позднее 21.12.42 г. в Ставку план прорыва обороны войск противника, окруженных под Сталинградом, и ликвидации их в течение 5—6 дней».

Однако разработанный вскоре план не удовлетворил Верховного главнокомандующего. «Главный недостаток, – указал 28 декабря Сталин разработчикам, – представленного вами плана «Кольцо» заключается в том, что главные и вспомогательные удары идут в разные стороны и нигде не смыкаются, что делает сомнительным успех операции…

Главной вашей задачей на первом этапе должно быть отсечение и уничтожение западной группировки окруженных войск противника… (дальше указывался район, где находится эта группировка. – К. Р. ), а другой удар направить навстречу главному удару и сомкнуть оба удара в районе станции Карповская…» Предложив также рекомендации по второму удару 66-й и 62-й армий «в направлении поселка Красный Октябрь », Сталин обязал к 9 января «переделать план».

План «Кольцо», предусматривающий полное уничтожение сил противника, Верховный главнокомандующий утвердил 4 января 1943 года на заседании ГКО. По поручению Сталина 8 января генерал К. Рокоссовский пытался передать Паулюсу ультиматум с предложением о прекращении сопротивления. Однако на объявленную по радио встречу с парламентариями с немецкой стороны никто не вышел. Противник открыл ружейный и минометный огонь. Не увенчалась такая попытка успехом и на следующий день. Встретившие парламентеров немецкие офицеры отказались принять ультиматум, заявив, что его содержание уже известно им из сообщения по радио.

Сидевшие в глубоких траншеях, дотах и дзотах, греясь в теплых блиндажах и землянках, солдаты и офицеры Вермахта еще находились в неведении ожидавшей их судьбы. Утром 10 января, в 8 часов 5 минут, 7 тыс. орудий и минометов открыли ураганный огонь по германским позициям. После продолжавшейся 55 минут артподготовки советские войска перешли в наступление. Мела метель, мороз достиг 22 градусов; наступать пришлось по открытой и хорошо простреливаемой местности.

Противник сопротивлялся упорно. Маршал Рокоссовский писал: «Требовалось поистине безгранично любить свою Родину, советскую власть и люто ненавидеть врага, чтобы преодолеть эти грозные позиции». На доклад Паулюса 24 января верховному командованию: «Дальнейшая оборона бессмысленна. Поражение неизбежно. Чтобы спасти еще оставшихся в живых, армия просит немедленного разрешения капитулировать» – он получил отказ.

Как и предусматривал Сталин, в районе поселка Красный Октябрь и на скатах Мамаева кургана 26 января советские части, наступавшие с запада, встретились с войсками, сражавшимися в городе с августа. Немецкая группировка в районе Сталинграда была рассечена на несколько небольших котлов.

31 января Гитлер произвел Паулюса в фельдмаршалы, но это был уже жест отчаяния, обращенный в пустоту. В этот день в подвале сталинградского универмага Паулюс сдался, и его препроводили в штаб Рокоссовского. Вместе с командующим 6-й армией капитулировали и сдались в плен еще 24 генерала с остатками своих войск в 91 тысячу человек; 140 тыс. остались захороненными на поле боя. Геббельс записал в дневнике, что «фюрер очень зол… Он намерен после войны предать Паулюса с его генералами военному трибуналу…».

Гитлер обвинил в причинах поражения Германа Геринга. Он кричал: «Снова подвели люфтваффе… Лучше было бы вести войну без них. Не нужны мне эти трусы… Кончено! Их следует отдать под расстрел!» Он уже понял неизбежное: почва уходила из-под его ног. На совещании командного состава Вермахта 1 февраля Гитлер заявил: «Возможности окончания войны на Востоке посредством наступления более не существует». Факт сдачи генерал-фельдмаршала Паулюса в плен немецкая пресса не обнародовала.

На следующий день на севере Сталинграда капитулировала последняя немецкая часть. Грандиозное сражение завершилось; в Германии объявили трехдневный траур; были приспущены имперские флаги, а в кирхах состоялись заупокойные молебны. Военный историк Типпельскирх писал: «Произошло нечто непостижимое, не пережитое с 1806 года – гибель окруженной противником армии». Казалось, что Германия «не только проиграла битву… она потеряла ту славу, которую приобрела в начале войны». Люди плакали на улицах.