Действительно, главный рубеж немецкой обороны был создан именно здесь, на высотах, крутые склоны которых стали труднопреодолеваемым препятствием не только для танков, но и для пехоты. А обширное плато за холмами скрывало артиллерийские позиции, расположенные в глубине обороны.

Мог ли Жуков предвидеть такую ситуацию? Он обязан был это сделать. Маршал не был новичком в командовании фронтом, он располагал средствами авиаразведки, но даже обычная логика могла ему подсказать, что противник укроет свои артиллерийские батареи за складками местности.

То, что его замысел рушится, он почувствовал сразу. «К 13 часам, – пишет Жуков, – я окончательно понял, что огневая система обороны противника здесь в основном уцелела, и в том боевом построении, в котором мы начали атаку и ведем наступление, нам Зееловских высот не взять».

Однако о своем просчете маршал не стал докладывать Верховному главнокомандующему. Пытаясь выправить положение, он без согласования со Сталиным суетливо бросил в бой две танковые армии, ввод которых планировался только после прорыва обороны для использования на оперативной глубине.

Лишь в 15 часов командующий фронтом позвонил Сталину и оптимистично доложил, что «первая и вторая позиции обороны противника прорваны. Войска фронта продвинулись на 6 километров, но встретили серьезное сопротивление на рубеже Зееловских высот, где, видимо, уцелела в основном оборона противника. Для усиления удара общевойсковых армий мною введены в сражение две танковые армии. Считаю, что (к исходу дня. – К. Р. ) мы прорвем оборону противника».

Правда, в своих мемуарах Жуков исправил срок обещания результатов на «завтра», превращая, таким образом, последующее недовольство Сталина в «каприз».

По версии Жукова, «Сталин внимательно выслушал и спокойно сказал: «У Конева оборона противника оказалась слабей. Он без труда форсировал Нейсе и продвигается вперед… Поддержите удар своих танковых армий бомбардировочной авиацией. Вечером позвоните, как у вас сложатся дела».

Очевидно, что Жуков лукавит. Сталин вряд ли говорил о более слабой обороне немцев в районе наступления 1-го Украинского фронта. Просто Конев более реально оценил обстановку и не пытался пугать немцев «фонарями».

Выполняя распоряжение Верховного, Жуков связался с Малининым: «Мы, видимо, несколько просчитались, приняв передний край за главный рубеж обороны… (Курсив мой. – К. Р. ) Отдайте распоряжение авиации, пусть как можно интенсивнее бомбят Зееловские высоты». Но ситуация не улучшилась и к вечеру. Штурм немецких позиций был безуспешным, и взять Зееловские высоты с ходу маршал не смог.

Вечером, как и приказывал Верховный главнокомандующий, Жуков снова доложил обстановку. «На этот раз, – отмечает Жуков, – И.В. Сталин говорил со мной не так спокойно, как днем. «Вы напрасно ввели в дело 1-ю танковую армию на участке 8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка». Потом добавил: «Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмете зееловский рубеж?» Стараясь быть спокойным, я ответил: «Завтра оборона на зееловском рубеже будет прорвана… Считаю, что чем больше противник будет бросать своих сил нашим войскам здесь, тем быстрее мы займем затем Берлин…» – «До свидания», – довольно сухо сказал Сталин вместо ответа и положил трубку».

Трудно сказать: была ли это «оговорка»? Но рассуждения о бросании «своих сил» противником явно не соответствуют характеру начавшихся боев. Немцы не собирались предпринимать контрнаступление. Они настроились на глубокую оборону, и «бросать силы» на ее прорыв предстояло именно Жукову.

Но, конечно, Сталина беспокоило не неудачное начало наступления, а та опрометчивость, с которой командующий фронтом пустил в дело резервные части. Недовольство Сталина было закономерным: поспешный ввод в действие танковых армий второго эшелона не мог дать положительного результата. Верховный главнокомандующий сразу понял ошибку Жукова и в этот же день, 16 апреля, стал искать возможность более рационального их использования.

Получив доклад Жукова, он позвонил командующему 1-м Украинским фронтом. Конев пишет: «…Когда я уже заканчивал доклад, Сталин вдруг прервал меня и сказал: «А дела Жукова идут пока трудно. До сих пор прорывает оборону». Сказав это, Сталин замолчал. Я тоже молчал и ждал, что будет дальше. Вдруг Сталин спросил:

– Нельзя ли, перебросив подвижные войска Жукова, пропустить их через образовавшийся прорыв на участке вашего фронта на Берлин?

Выслушав вопрос Сталина, я доложил свое мнение:

– Товарищ Сталин, это займет много времени и внесет большое замешательство. Перебрасывать в осуществленный нами прорыв танковые войска с 1-го Белорусского фронта нет необходимости. События у нас развиваются благоприятно, сил достаточно, и мы в состоянии повернуть обе наши танковые армии на Берлин.

Сказав это, я уточнил направление, куда будут повернуты танковые армии, и назвал как ориентир Цоссен – городок в двадцати пяти километрах южнее Берлина…

– Очень хорошо, – сказал Сталин. – Вы знаете, что в Цоссене ставка гитлеровского генерального штаба. Очень хорошо. Я согласен. Поверните танковые армии на Берлин.