Дело состояло в том, что вечером 22 июня руководство Юго-Западного фронта получило директиву № 3. Генштаб требовал: «Силами 5-й и 6-й армий, не менее пяти мехкорпусов и всей авиации фронта окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский – Крыстынополь, к исходу 24 июня овладеть районом Люблина».

На обратном пути дивизии корпуса обнаружила авиация противника. Развесив вдоль дороги осветительные авиабомбы, истребители пролетали над головами колонн. Машины останавливались, бойцы разбегались, прячась в хлеба, появились раненые и убитые. У водителей, сидевших за рулем и не спавших уже вторую ночь слипались глаза. На привал остановились утром, в болотистых перелесках восточнее Львова, но кухни не появились, и завтрака не было.

Командный пункт Музыченко укрывался в роще северо-западнее Львова. В блиндаже генерала лежала карта. Приказ командарма снова менял направление всех трех дивизий корпуса. И еще как менял! К 19.00 им надлежало сосредоточиться западнее Львова, в лесу к югу от Яворова.

В дальнейшей дороге появились признаки отступления; среди машин с ранеными какое-то имущество; люди с повязками бредут и вдоль дороги. К пробке у переезда из леса в галопе выскакивают артиллерийские упряжки без пушек. Постромки обрублены, красноармейцы верхом. На вопросы: куда и откуда? – тот, что впереди, без ремня и пилотки, выпучив глаза, нервно оправдывается:

«– Товарищ комиссар, всех танками передавило. Мы одни остались. …У него танков тыщи. Что тут сорокапяткой сделаешь… Надо к старой границе тикать!»

В Яворове комиссар Попель немцев не обнаружил. Зато нашел на опушке среди танков комкора Рябышева. Тот ознакомил комиссара с новым приказом. Точнее, приказ был «старым» – сосредоточиться восточнее Львова, в районе Броды.

Жуков с Хрущевым прибыли в Тернополь, в штаб Юго-Западного, 23 июня. И это по прямой и косвенной вине начальника Генерального штаба 8-й механизированный корпус (пять дней войны!) суетливо метался в районе границы на маршрутах Самбор – Львов – Яворов – Броды. Теперь даже самолеты противника уже равнодушно пролетали над его колоннами. Люди не спали несколько суток. За время бессмысленного, почти 500-километрового марша 8-го мехкорпуса вышла из строя и осталась на дорогах значительная часть легких танков, было потеряно большое количество артиллерии, автомобилей, мотоциклов.

Только утром 26 июня, на пятый день войны, мехкорпус Рябышева вступил в бой в направлении на Берестечко . Причем боевые действия пришлось вести в невыгоднейших для танков условиях заболоченной поймы реки, где машины вязли в мягком грунте, становясь легкой добычей артиллерии противника. Появившиеся самолеты подвергли бомбежке плохо замаскированный командный пункт корпуса, в результате чего была уничтожена корпусная радиостанция, множество заправщиков и машин с боеприпасами из тылов 12-й танковой дивизии.

Корпус Рябышева не был разбит в бою – он просто рассыпался в ходе «возвратно-поступательных маршей», техника, оставшаяся без горючего и запчастей, была подорвана или брошена вдоль бесконечных дорог. Тем временем передовые части 11-й немецкой танковой дивизии продолжали быстро наступать в направлении на Острог, практически не встречая сопротивления.

Еще хуже дело обстояло на фронте Павлова. 26 июня 2-я танковая группа Гудериана и 3-я танковая группа Гота уже были в 20 километрах от Минска. В этот день Сталин направил на Западный фронт Ворошилова, а с Юго-Западного – отозвал Жукова. Дальнейшее его пребывание в Тернополе уже утратило практический смысл. Операция «вторжения», которую намеревался осуществить Генштаб, провалилась на всех фронтах – не начавшись.

Пробыв трое суток на Юго-Западном фронте и не сумев организовать «ответный удар», начальник Генштаба вылетел в Москву. Более того, практически получилось, что в самые критические не только для армии, но и для страны дни «начальник Генерального штаба не сделал вообще ничего».

Точнее, ничего, кроме того, что фактически он дезорганизовал работу штаба Юго-Западного фронта, отменив уже отданные его командованием распоряжения. Под давлением Жукова Кирпонос отвел 9-й и 19-й мехкорпуса, прекратив атаку на левый фланг ударной группировки противника между Луцком и Ровно, с выходом на Дубно, чтобы отбросить врага за реку Икву. В результате выдвигавшиеся от Дубно части 11-й и 13-й немецких танковых дивизий сами перешли в наступление на Ровно.

И все-таки танковое сражение состоялось, но исследователи отмечают, что если бы «8-й механизированный корпус сразу по сосредоточении в районе Бродов (то есть 25 июня) получил от командования самый простой и логичный приказ – наступать по шоссе на Дубно, а не по бездорожью на Берестечко, то исход танкового сражения был бы совсем иным… Кирпонос проиграл свое главное танковое сражение, но и фон Рунштедт его не выиграл…». Стихийная танковая стычка «в треугольнике Луцк – Дубно – Броды в некотором смысле уникальна: встречным сражением почти пяти тысяч танков никто не руководил ».

29 июня, на восьмой день войны, в дневнике Франца Гальдера появилась удручающая запись: «На фронте группы армий «Юг» все еще продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно…»

Вечером этого же дня он записал: «На фронте группы армий «Юг» развернулось своеобразное сражение в районе южнее Дубно…