— Но неужели вы согласились простить меня даже за т дерзкія слова, которыя я нозволилъ себ сказать на вашъ счетъ? спросилъ Гэй тронутымъ голосомъ.

— Вотъ пустяки-то! воскликнулъ опекунъ. — Если ты назвалъ Филиппа фатомъ, который вмшивается туда, куда его не спрашиваютъ, ты сказалъ истинную правду. А я былъ сущій дуракъ, что допустилъ его обсдлать меня и, послушавшись его, написалъ къ теб такое нелпое письмо.

— Нтъ, вы поступили по чувству долга, — возразилъ Гэй:- вы не виноваты, если вс обстоятельства были противъ меня. Теперь все кончено, не правда ли? Надюсь, что мы будемъ въ прежнихъ отношеніяхъ съ вами.

— Еще бы! Кончено! только дло въ томъ, что мы еще боле теперь тебя цнимъ, любезный мой. Давай руку! Вс наши непріятности забыты и мы сейчасъ отправимся домой, — говорилъ мистеръ Эдмонстонъ, вн себя отъ восторга.

У Гэя блеснули слезы на глазахъ.

— Дядя! сказалъ онъ, обращаясь къ Диксону: растолкуйте, пожалуйста, какимъ образомъ вы узнали, что присутствіе ваше необходимо для моего полнаго оправданія!

— Мистеръ Мэркгамъ открылъ мн эту тайну, — отвчалъ артистъ. — Сэръ! прошу васъ, врьте, я душевно страдалъ, узнавъ, что ваше великодушіе….

— Дло было вотъ какъ, — прервалъ его Мэркгамъ. — Я, по вашему приказанію, отправился въ С.-Мильдредъ къ миссъ Уэльвудъ. Начальницы школы я не засталъ дома и, въ ожиданіи ея, вступилъ въ разговоръ съ миссъ Дженъ. Та передала мн, что маленькая ихъ воспитанница, дочь мистера Диксона, постоянно толкуетъ о добромъ сэръ Морвил, кототорый помогъ ея отцу въ какомъ-то несчастіи. Я смекнулъ, что тутъ что-нибудь да кроется, отыскалъ сегодня утромъ мистера Диксона, и вотъ вамъ результатъ этого свиданя.

Долго длились ихъ объясненія. Старикъ Диксонъ началъ было уже впадать въ свой обычный театральный тонъ, такъ сильно не нравившійся Гэю. Но мистеръ Эдмонстонъ положилъ конецъ драматической сцен тмъ, что обнялъ Гэя и весело замтилъ старику артисту:

— Ну, довольно ораторствовать! Что прошло, того не воротишь, нечего потрясать воздухъ понапрасну. Мистеръ Диксонъ, вотъ вамъ газеты, позаймитесь-ка ими, пока мы подпишемъ отчеты по опек. Вы отобдаете вмст съ нами, не правда ли? и мы выпьемъ за здоровье вашего племянника, хотя день его рожденія уже и прошелъ.

Гэю очень понравилось радушіе опекуна и почтительное обращеніе Мэркгама съ его дядей. Самъ же Диксонъ, считавшій до сихъ поръ опекуна Гэя и всхъ его окружающихъ своими личными врагами, сконфузился отъ тэкой любезности и, заикаясь отъ восхищенія, началъ благодарить мистера Эдмонстона, но отъ обда отказался, ссылаясь на множество занятій, по случаю предстоящаго концерта, на который онъ усердно приглашалъ пожаловать. Гэй увлекся восторженными описаніями программы концерта и уже не прочь былъ немедленно отправиться послушать хорошихъ артистовъ, но опекунъ и Мэркгамъ отговорили его, опираясь на то, что имъ времени терять нельзя, а дла еще пропасть впереди. Гэй, впрочемъ, сейчасъ же охладлъ къ этому плану; для него добродушная, веселая физіономія мистера Эдмонстона и оригинальныя его восклицанія: «Э, что? Такъ что ли, Гэй?» напоминавшія милое прошлое, были дороже и пріятне всхъ концертовъ въ свт.

Онъ, однако, провелъ дядю Диксона до крыльца гостиницы, гд пламенный артистъ, забывъ обо всемъ окружающемъ, только и толковалъ, что о музык и пніи; вмсто того, чтобы при прощаніи поблагодарить Гэя за оказанныя имъ благодянія, онъ прожужжалъ ему вс уши, расхваливая какого-то мстнаго тенора. Гэй задумчиво вернулся назадъ; впечатлнія этого утра были дотого сильны, что голова его была въ туман; онъ не врилъ своему счастію.

Опекунъ встртилъ его у дверей нумера съ новыми изліяніями нжности.

— А-а! вернулся-таки! закричалъ онъ весело:- а я было думалъ, что онъ утащитъ тебя въ концертъ. Впрочемъ, теб не до него. А не то, Гэй, не остаться ли намъ еще на денекъ въ Лондон, если хочешь? Э? какъ ты думаешь?

И мистеръ Эдмонстонъ засмялся, потрепалъ Гэя по плечу и значительно переглянулся съ Мэркгамомъ,

— Старикъ-то боле джентльмэнъ, чмъ я думалъ, — продолжалъ онъ, намекая на Диксона. — Добрый малый, какъ видно. Онъ не на шутку струсилъ, когда узналъ, что ты попалъ въ бду.

— Ахъ! у него преблагородная натура, — замтилъ Гэй:

— Ну, благородной-то ее назвать нельзя, — проворчалъ про себя Мэркгамъ. — Онъ совсмъ опустился съ тхъ поръ, какъ я его видлъ у вашего отца. Хорошо еще, что у него хватило на столько честности, чтобы васъ не развратить, и за то спасибо!

— Онъ чрезвычайно чувствителенъ, — сказалъ Гэй. — это его слабая струна. Однако, Мэркгамъ, — продолжалъ онъ, быстро перемняя разговоръ:- что это вамъ такое Маріанна разсказывала, я не совсмъ хорошо понялъ.