Жанлис Мадлен Фелисите
Шрифт:
.
Въ осенній вечеръ, Нельсонъ, молодой и прекрасной, сидлъ одинъ передъ каминомъ, облокотясь на столъ въ глубокой задумчивости, и держалъ въ рук письмо друга своего, Вильгельма…. Сей другъ писалъ къ нему слдующее:
«Какъ часто люди несправедливо жалуются на судьбу! Я былъ въ отчаяніи, когда мн надлежало разстаться съ Берлиномъ, и писалъ къ теб, любезной Нельсонъ, что ты одинъ, съ своею вчною меланхоліею и романическимъ воображеніемъ, могъ бы безъ ужаса жить въ дикихъ окрестностяхъ Вармбруна, подъ тнію горы Кинаста. Я халъ въ Шлезію какъ въ ссылку, безпрестанно жаля о пріятной столиц и любезныхъ ея обществахъ. Уединеніе, сельская жизнь, красоты Природы, живописные ландшафты нравились мн только въ хорошихъ описаніяхъ… Не удивишься-ли, когда скажу теб, что свтъ и вс его блестящія веселья нын забыты мною; что днемъ и ночью брожу по лсамъ, сижу на развалинахъ стараго замка и не чувствую, какъ летитъ время?… Эта новость предувдомляетъ тебя о другой, не мене чудной: я влюбленъ безъ памяти, первый разъ въ жизни моей и навки!
Одно мгновеніе Героя побдило:
„И въ самомъ дл одно мгновеніе одинъ взоръ души Ангельской, кроткой и нжной, воспалили мое сердце… Но какіе глаза, лицо, красота и любезность:… Эльмина!…. Не правда ли, другъ мой, что одно это имя заключаетъ въ себ какую-то неизъяснимую прелесть? Можно ли произнести его безъ чувства?… Но ты желаешь знать подробности: ахъ! какъ мило говорить объ нихъ!… И, такъ слушай.
«На другой день по моемъ прізд въ Варнбрунъ я отъ скуки захотлъ видть славную гору Кинастъ, которая составляетъ часть большой цпи горъ, называемыхъ Гигантскими (Riefengeb"urge). На ея вершин открылся мн великолпный видъ…. Я съ любопытствомъ разсматривалъ тамъ живописныя развалины огромнаго замка, построеннаго, какъ говорятъ, въ 15 вк Герцогомъ Болькономъ храбрымъ. Нын Природа тамъ снова утвердила свое владычество, и слды человческіе почти изгладились. Большія, густыя дерева, по крайней мр современники разрушеннаго замка, стоятъ среди лежащихъ на земл колоннъ; вс тропинки заросли мохомъ и терновникомъ. Тутъ былъ нкогда блестящій Дворъ; тутъ Государь, славный въ свое время, радовался безсмертіемъ своего имени, нын совершенно забытаго!… Остались еще нкоторые своды, часовня, башня, темница. Я ходилъ одинъ среди развалинъ, философствуя самъ съ собою о Двор Герцога Болькона — и вдругъ женскій, нжный, меланхолическій голосъ отозвался въ моемъ сердц… Любезная невидимка пла романсъ уединенной Кольмы… Ты знаешь эту Поэму Оссіанову…. Я слушалъ съ восторгомъ. Ничто такъ живо не представляетъ воображенію милаго лица, какъ пріятный, трогательный голосъ. Въ нетерпніи видть любезную пвицу спшу къ ней — и вдругъ стою неподвижно какъ мраморъ: вижу Эльмину!… Она сидла на развалинахъ аркады подл своей матери… Описывать-ли ее? Конечно; но не теперь, а со временемъ: отнын могу писать къ теб объ одной Эльмин; ничто другое не занимаетъ меня… На сей разъ буду говорить только объ ея глазахъ… Одинъ человкъ на земл можетъ быть щастливъ ихъ взоромъ: горе всмъ другимъ! Природа въ глазахъ Эльмины трогательнымъ образомъ соединила все чему Небо велитъ намъ удивляться съ любовію, врить, повиноваться. Атеистъ, смотря на нихъ, перемнялъ бы образъ мыслей своихъ; онъ увидлъ бы: душу, оживленную огнемъ небеснымъ; увидлъ-бы добродтель, я не могъ бы не обожать ея святаго образа. Большіе темно-голубые глаза Эльмины, сквозь черныя длинныя ресницы, сіяютъ умомъ и кротостію. Тишина невинности умряетъ, такъ сказать, пылкую и глубокую чувствительность въ ея взорахъ, страсть не могла бы украсить ихъ — нтъ, она ослабила бы выраженіе этой Ангельской непорочности. Никогда, никогда не осмлюсь желать, чтобы Эльмина одно со мною чувствовала; хочу единственно обожать ее и посвятить ей вс минуты жизни моей. Эльмин семнадцать лтъ; она составляетъ единственное утшеніе родителей, довольно богатыхъ, и свободна въ выбор супруга. Однакожь думаю, что щастливецъ долженъ сперва угодить матери: дочь безъ ея воли не отдастъ никому своего милаго сердца. Къ нещастію, втреность моя извстна; знаютъ, что я былъ игрокъ… Мать Эльмины иметъ право быть строгою; она молчалива, важна, чувствительна и принимаетъ меня холодно; впрочемъ здшніе совмстники мн совсмъ не страшны. Я увренъ, что сердце Эльмины свободно, оно въ невинности своей любитъ только однихъ родителей, а мать до чрезвычайности… Прости, мой другъ. Teперь уже не боюсь твоей строгой Морали: я въ шесть недль удивительнымъ образомъ сталъ благоразуменъ во всемъ — кром любви.»
Это письмо сдлало сильное впечатлніе въ воображеніи и сердц Нельсона. «Какъ щастливъ Вильгельмъ!» думалъ сей молодой человкъ: «онъ нашелъ предметъ достойный страсти, и знаетъ теперь, для чего живетъ въ свт!»… Нельсонъ, сынъ Англійскаго купца, родился въ Дрезден; въ угожденіе отцу женился на богатой Нмк, добродушной и хорошо воспитанной, но холодной до крайности. Генріета была одна изъ тхъ красавицъ, которыхъ любятъ хвалить женщины и старики: имла всю свжесть молодости и правильныя черты лица, но безъ всякой пріятности, такъ, что самая завистливая, самая непрелестная кокетка не могла бы ее бояться. Нельсонъ, пылкой и чувствительной, находилъ въ ней врную жену, хорошую хозяйку, но сердце его оставалось безъ подруги. утшаясь единственно своею нжностію къ Кораліи, милой дочери, онъ даже и съ сей стороны былъ недоволенъ Генріетою, которая занималась боле домашнею экономіею, нежели воспитаніемъ дочери, и думала, что цломудріе и бережливость составляютъ единственную должность супруги и матери. Сіе мнніе есть общее въ Нмецкой земл; и хотя Госпожа Нельсонъ безъ сомннія имла слишкомъ ограниченное понятіе о трогательныхъ и милыхъ обязанностяхъ супружества, однакожъ она могла бы еще быть образцомъ для молодыхъ женъ во Франціи.
Нельсонъ въ другой разъ читаетъ то мсто Вильгельтова письма, гд онъ говоритъ: Эльмина… не правда ли, что одно это имя заключаетъ въ себ какую-то неизъяснимую прелесть?.. Глаза его устремляются на сіе опасное имя… Наконецъ онъ произноситъ его въ слухъ, въ самомъ дл чувствуетъ въ сердц какое-то необыкновенное движеніе. Ему кажется, что Эльмина должна быть Ангеломъ, плнивъ человка втренаго, и совсмъ не романическаго. — Въ тотъ же вечеръ Нельсонъ отвчалъ Вильгелъму, и говоря въ письм своемъ только объ Эльмин, просилъ его сообщить ему слова и музыку романса Кольмы; онъ любилъ Оссіана, и ложась спать, съ великимъ удовольствіемъ прочиталъ въ немъ сію трогательную Поэму. Мудрено ли, что воображеніе его и во сн занималось тмъ же, чмъ наяву? Едва закрывъ глаза, онъ увидлъ молодую женщину въ длинномъ флеровомъ покрывал, сквозь которое можно было замтить только одинъ прелестный стихъ ея. Сердце его волнуется и говоритъ ему: это Эльмина! Но въ то же мгновеніе сія таинственная незнакомка удаляется, длая знакъ рукою, чтобы онъ не ходилъ за нею. Молодой человкъ не повинуется и слдитъ за Эльминою, которая вступаетъ въ густую тьму и скрывается. Нельсонъ кличетъ ее, но, вмсто отвта, слышитъ одно ея стенаніе. Холодный потъ льется градомъ съ лица его: онъ проснулся — и сія мечта, украшаемая именемъ Эльмины, съ того времени сдлалась для него предметомъ опасной задумчивости.
Недль черезъ шесть Вильгельмъ написалъ къ нему, что Эльминина мать послала въ Дрезденъ къ славной Ангелик Кауфманъ портретъ своей дочери, очень сходный, желая, чтобы Кауфманъ списала съ него хорошую копію. Нельсонъ, чрезмрно желая видть лицо, представляемое ему воображеніемъ всегда подъ флеромъ, спшилъ къ Ангелик, которая была съ нимъ знакома и съ удовольствіемъ показала Эльмининъ портретъ. Нельсонъ устремилъ на него глаза, и нсколько минутъ безмолвствовалъ. Кауфманъ говорила, что ей никогда не случалось видть такого прекраснаго, выразительнаго лица, и что она хочетъ изобразить Эльмину въ вид Меланхоліи. Нельсонъ не отвчалъ ни слова; не мыслилъ, a только чувствовалъ; изумленный, тронутый, удивлялся красот въ молчаніи.
Нсколько разъ онъ былъ у Ангелики; смотрлъ, какъ она писала картину Эльмины, и сидлъ неподвижно часа по три; возвращался домой и плъ, играя на фортепіано, романсъ Кольмы. Когда портретъ и картину отослали въ Шлезію, Нельсонъ огорчился душевно: ему казалось, что онъ разстался съ милымъ другомъ; самъ удивлялся страннымъ чувствамъ своимъ, но единственно для того, чтобы заниматься ими еще боле: они плняли его романическое воображеніе и казались ему одною любезною мечтою, ни мало не опасною и не порочною. «Еще не слыхавъ объ Эльмин, думалъ Нельсонъ, я былъ увренъ, что въ свт есть женщина прекрасная, чувствительная, невинная, которую сердце мое полюбило бы страстно, естьли бы случай свелъ меня съ нею: теперь знаю, что эта милая незнакомка называется Эльминою, знаю черты лица ея и мсто, гд она живетъ. Въ состояніи моемъ нтъ въ самомъ дл ни малйшей перемны: безъ всякой надежды хочу питать въ сердц — не любовь, которая не можетъ родиться безъ личнаго знакомства, но всегдашнюю грусть и сожалніе. Женившись, я боялся встртиться съ тою, которой искать мн уже не дозволено, но къ которой тайно стремился душею: теперь мечтательное воображеніе мое остановилось на дйствительномъ предмет, и я безъ трепета могу смотрть на прекрасную женщину, видя ее въ первый разъ. Между горами Шлезіи будутъ отнын носиться мысли мои, безъ ясной цли, но постоянно.
Нельсонъ окружилъ себя всмъ, что могло питать романическую склонность его, столь противную разсудку: украсилъ кабинетъ свой видами; Вармбрунскихъ окрестностей и прекраснаго городка Гиршберга; веллъ написать на гор Кинаст молодую женщину, сидящую на развалинахъ: она видна была только въ перспектив, но совершенная Греческая профиль изображала для него Эльмину. Среди ландшафтовъ онъ поставилъ, въ большихъ золотыхъ рамахъ, образъ Меланхолі, закрытой флеромъ и сидящей на крутомъ берегу моря; она прижимала ко груди своей раненную горлицу; у ногъ ея лежалъ изломанный якорь. Въ семъ кабинет онъ сиживалъ по нскольку часовъ въ день, и всякой разъ съ явнымъ замшательствомъ распечатывалъ Вильгельмовы письма. Другъ увдомилъ его, что онъ хочетъ открыться Гocпож Б*, Эльмининой матери, въ чувствахъ своихъ. Нельсонъ безпокоился, съ живйшимъ нетерпніемъ ожидая слдствій, и недли черезъ дв узналъ, что Госпожа Б* ршительно отказала Вильгельму. Это извстіе обрадовало его… Нельсонъ былъ недоволенъ собою, и видлъ, что самыя тайныя чувства, противныя разсудку и морали, имютъ вредное вліяніе на сердце. Посл того онъ нсколько мсяцевъ не получалъ писемъ отъ своего друга. Наконецъ Вильгельмъ увдомилъ его, что онъ былъ нездоровъ; что мать Эльмины умерла, но что судьба его не перемнилась, что Эльмина, горестная, неутшная, считаетъ преступленіемъ вытти за такого человка, который не нравился ея родительниц; что ему, лишенному всей надежды, разсудокъ совтуетъ удалиться, и что онъ выдетъ изъ Шлезіи, какъ скоро найдетъ купца для своего помстья…. Въ сіе время Нельсонъ имлъ нещастіе потерять отца, и глубокая, душевная печаль усилила въ немъ вс другія чувства. Въ горести онъ хотлъ утшить себя по крайней мр совершенною независимостію: оставилъ торговлю, и не думалъ о томъ, что въ двадцать семь лтъ не дозволено человку ни отдыхать, ни быть празднымъ. Ничто не удерживало его въ Дрезден: Нельсонъ объявилъ своимъ знакомымъ, что онъ желаетъ выхать изъ того мста, гд все напоминаетъ ему горестную потерю. Тайныя мысль утверждала его въ семъ намреніи: Нельсонъ скрывалъ ее съ великимъ стараніемъ отъ самого себя, чтобы не бороться съ нею. По смерти отца отъ уже не запирался въ кабинет своемъ; не хотлъ думать объ Эльмин, и мыслилъ объ ней только нечаянно!… Можно не слушаться разсудка, но совсти обмануть не возможно.
Вильгельмъ въ письмахъ своихъ безпрестанно жаловался на то, что земля его не продается. Вдругъ Нельсонъ пишетъ къ нему что онъ покупаетъ ее и краснется, читая отвтъ признательнаго Вильгельма, который считалъ его предложеніе дйствіемъ великодушной дружбы, и трогательнымъ образомъ изъявлялъ свою благодарность. Какъ молодой Англичанинъ ни уврялъ себя, что Саксонія никогда ему не нравилась; что уединеніе и тишина всего лучше для его характера, и что дружба требуетъ отъ него сей услуг, важной для Вильгельмова спокойствія: однакожь онъ чувствовалъ въ сердц какое-то необыкновенное мучительное волненіе, которое было темнымъ предвщаніемъ бдствія. Угрызеніе совсти въ страстяхъ порочныхъ и кротхая надежда добродтели заставили насъ врить предчувствіямъ… Нельсонъ съ неизъяснимымъ внутреннимъ безпокойствомъ приготовлялся къ отъзду. Намреніе его не удивило ни жены, ни знакомыхъ: дружба его съ Вильгельмомъ изъясняла покупку земли въ Шлезіи. Къ тому же онъ былъ нездоровъ, и Медики, совтующіе обыкновенно хать туда, куда больному хочется, увряли, что Вармбрунскія воды сдлаютъ ему великую пользу. Холодная, равнодушная Генріета могла, и въ Шлезіи заниматься хозяйствомъ, и боле ничего не требовала. Нельсонъ похалъ въ Ма мсяц; онъ носилъ еще по отц трауръ. Вильгельма уже не было въ Шлезіи; онъ навсегда выхалъ изъ отечества, съ намреніемъ поселиться во Франціи. Нельсонъ дорогою казался задумчивымъ, безпокойнымъ; ночью пріхалъ въ Варнбрунъ; спалъ очень мало, всталъ на разсвт и спшилъ на гору Кинастъ; всходилъ на ея вершину съ тмъ сердечнымъ волненіемъ, которое бываетъ слдствіемъ самыхъ нжнйшихъ воспоминаній; искалъ разрушенной аркады — увидлъ ее и затрепеталъ: пламенное воображеніе представило ему трогательную Эльмину: онъ видлъ красоту ея, слышалъ голосъ и романсъ Кольмы…. Нсколько часовъ провелъ въ какомъ-то сладостномъ, меланхолическомъ забвеніи, и съ трудомъ могъ оставить сіе мсто, въ намреніи приходить туда всякое утро. Возвратясь домой, Нельсонъ осматривалъ свое жилище и везд находилъ знаки Вильгельмовой страсти къ Эльмин. Въ отдаленномъ углу сада почти на всхъ деревьяхъ было изображено имя ея. Маленькая прекрасная бесдка представляла храмъ Надежды. Это мсто плнило Нельсона. Онъ вздумалъ окружить его высокимъ палисадомъ, заклеилъ мхомъ имя Эльмины, и подо всякимъ деревомъ веллъ сдлать канапе.