После кофе наступил черед моей истории. Меня слушали в абсолютной тишине, даже холодильник притих и не трясся старческим телом. Я чувствовала себя чтицей в провинциальном театре и старательно излагала свою историю.

– Блеск! – выдохнула Лола, когда я закончила. – Такое даже придумать невозможно. Горский умер бы от зависти.

– Кто такой Горский?

– Режиссер одного из экспериментальных театров – бывший некоторое время моим любовником. Жуткий жмот и сквалыга. Но языком чесать умеет. Впрочем, это один из атрибутов его профессии. Надо же ему уламывать людей. Актеров – на работу за гроши, бабу – на койку. Бесплатную причем. Ну, может быть, там бутылку шампанского «Советского полусладкого» и коробку конфет с него получить можно. На большее рассчитывать нельзя.

– Щедрый тип. Ничего не скажешь!

– Ага! – Возникла легкая пауза. – Значит, ты застаешь своего мужа с любовницей, а потом ее убивают. И подозрения падают на тебя.

– Да.

– И еще мачо, на которого ты наткнулась около коттеджа и с которым переспала. Мимолетное приключение. Память на одну ночь.

А вот здесь Лола была уже не права. Это «мимолетнее приключение» бродило во мне терпким хмельным вином. В нем была кислинка поздних яблок, аромат засушенных роз. И привкус свежего ветра и талой воды. И еще – блеск свечи на тумбочке, веселое пламя, в котором сгорало все… Это «приключение» до сих пор отзывалось странной дрожью в позвоночнике. А ведь я даже толком не помню его лица. Только запах. И губы – четкие, надменные. И еще глаза – резкие, колючие, со льдинками. Почему он так внезапно исчез? И главное – зачем?

– О чем задумалась? – голос Лолы вывел меня из оцепенения.

– Ни о чем, – не признаваться же Лоле в своей минутной слабости и почти капитуляции. Она не оценит этого. И потом – все это касается только меня.

– Втрескалась?

– В кого?

– В этого типа.

– Нет! – выкрикнула я. – Ты о чем?

– О том, что когда ты начала рассказывать о нем, у тебя глаза засияли. Да что там засияли, засверкали почище бриллиантов! Это нужно было видеть. И я увидела. Не слепая, чай!

– Это совсем не то, что ты думаешь.

– Это то, о чем я подумала, – не унималась Лола. – Старого воробья не проведешь на мякине, правда, Анджей?

Анджей оторвался от разглядывания моего лица и послушно закивал головой.

– Нет, это совсем не то! И его я не интересую. Никоим образом. Ему нужны совсем другие женщины.

– Это какие же?

– Как ветер!

– Без царя в голове, что ли?

– Может быть, – грустно улыбнулась я. – Может быть!

– И этот запах! – Я подняла на Лолу глаза. – Я столько лет прожила с мужем и даже не помню, как он пахнет.

– Ты взрослеешь, Настюха! – улыбнулась Лола улыбкой всезнающей пифии. – Становишься женщиной. Все мы рано или поздно западаем на чей-то запах. И на чьи-то глаза самого последнего распроклятого сукиного сына. Впрочем, тебе пора отдохнуть… Ложись, поспи.

Я легла в Лолиной комнате на раскладушке и уснула. Как провалилась в сон, темный, тревожный.

Когда я проснулась, за окном уже плескался балтийский черный вечер без единого проблеска. Только кое-где горели фонари – робкие дрожащие пятна на черном полотне.

Лола сидела в кухне и кормила Сатрапа.

– Ты одна?

– Одна.

– Анджей ушел?

– Ушел.

– Куда?

– Он работает в ночную смену в японском клубе «Якимори».

– А почему он на меня так смотрел?

– Он говорит, что ты напоминаешь ему одну девушку с обложки. Анджей ведь большой чудак… Когда мать бросила их с отцом, они страшно переживали. Отец через пару годиков умер. Мальчишка жил у бабки здесь, потом и бабка померла. Он свихнулся на мистике, всех этих штучках, чтобы уйти от реальности. Иногда реальность так невыносимо груба, что от нее нужно отойти на приличное расстояние, чтобы не замараться. Вот он и отошел.

– Послушай! А можно взглянуть на ту девушку?

– Какую? – не поняла Лола.

– С обложки, которая так нравится Анджею.

– А… Конечно. Пойдем, я покажу.

– Он не рассердится, что ты рылась в его вещах?

– Мы уже почти брат и сестра, и он на меня не обижается. Или почти не обижается.

В комнате Анджея было темно. Когда Лола зажгла свет, я осмотрелась. Наверное, это была самая маленькая комната в этой коммуналке. Метров двенадцать, не больше. Комната-пенал с единственным узким окном. Ширма в китайском стиле, зеркало в резной раме. Кресло. И книжные полки по бокам.

– А где он спит?

– Здесь и спит. В кресле. Оно разбирается во всю длину.

Под зеркалом лежала пачка журналов.

– Кажется, где-то здесь. Он мне показывал.

После недолгих поисков Лола протянула мне журнал.

Девушка, очень похожая на меня, шагала по подиуму. Рыжая, ничего особенного, девушка в длинной зеленой юбке и черной кофточке с прозрачными рукавами.

– Вот эта.

Я положила журнал на место и увидела за ним другой. С другой девушкой на обложке. Вот к ней можно было бы применить эпитет «Ветер». Она была коротко стриженная (хотя мне никогда не нравились короткие стрижки), губы накрашены беспокойно-вишневым цветом, черные обтягивающие брюки и короткая кожаная крутка. И стояла она около мотоцикла «Харлей-Дэвидсон». И на ногах у нее были не легкомысленные шпильки или простоватые балетки, а ботинки с тяжелой подошвой. Под стать ей и мотоциклу.