Шрифт:
Билли болтает без умолку.
Это не мешает мне вести машину, и к самой Билли я испытываю скорее симпатию. Не такую сильную, как к Август (успешному московскому фотографу и просто обаятельной девчонке удалось-таки понравится мне под занавес); жаль, что так получилось с Август, но…
не я первый начал.
Билли снимает квартиру в районе метро «Аэропорт», что само по себе дорогое удовольствие. Прежде чем отправиться в «Шереметьево», мы заезжаем к ней за шмотками. Ноутбук и дорожный саквояж внушительных размеров – вот и весь багаж Билли. Саквояж – главный во всей истории, он и вправду хорош, кожа антилопы, это вещь Август. Когда-то Август привезла его из Африки, в которой Билли никогда не была; когда-то Билли взяла саквояж напрокат, да так и замылила.
Билли бродит по своей однокомнатной халупе минут сорок, время от времени бросая в открытую пасть саквояжа какие-то тряпки: я насчитал три пары джинсов, одни бриджи, одни пляжные шорты, с десяток ковбоек, с дюжину футболок, трусы, носки, бейсболки, одну кроссовку «Reebok», один ботинок на шнуровке, две совершенно одинаковых брошюры «Доброе утро, Вьетнам» и соломенную шляпу – саквояж Билли – Август кажется бездонным. И при этом Билли болтает.
– Ты когда-нибудь был в Кельне?
– Да.
Билли недовольна моим ответом, Билли кажется, что она – единственный человек, который имеет право на Кельн, что она должна входить на рассвете в абсолютно вымерший город, который ждет только ее.
– Тебе понравится Кельн, Билли. Это город-симпатяга. Такой чистенький, такой игрушечный. Такой… такой хорошо вымытый.
– А что ты делал в Кельне?
– Ничего. Купил там пару альбомов. Скажем так: в творческую командировку меня бундеса не приглашали.
Билли кажется удовлетворенной, потому и позволяет себе крохотное откровение:
– Вообще-то, я их слегка наколола. Поначалу они пригласили другого, тоже типа писателя. Отстойный говнюк, не буду называть имя – делать этому гнусу рекламу, вот еще! А он возьми и откажись, рванул в Китай. И тогда уж я подсуетилась, настрочила бундесам письмо, что меня на родине преследует служба безопасности за мои политические, религиозные и сексуальные убеждения. Попутно еще и Рашку обхаяла, они любят, когда хаят Рашку. Враг Рашки – их друг. Это надо просекать. Ха-ха!
– Я бы их всех удавил, – вполне искренне замечаю я. – Тех, кто нас так ненавидит. И тех, кто этим пользуется.
– О! Да ты патриот Рашки! С другой стороны – за что нас любить?
– Но и ненавидеть не обязательно.
Я вот, к примеру, ненавижу всех писателей, кто еще жив. – Билли вытаскивает из-под подушки вторую кроссовку. – Не потому, что чую конкурентов, просто не люблю. Но, возможно, полюблю. Когда они откинутся. А ты?
– Я равнодушен к писателям. Но ненавижу правозащитников. И еще гребаных восточноевропейских интеллектуалов, которые осели в Штатах и поставили целью смешать нас с дерьмом.
– А еще я ненавижу все медийные лица. Все без исключения. Козлы! Недоноски!..
. – И все ебантропские ток-шоу, – подхватываю я.– И реалити-шоу, еще более ебантропские!
– И я тоже их терпеть не могу! И дебильную скрытую рекламу в фильмах! И еще… еще…
Список вещей, которые ненавидит Билли, не во всем совпадает со списком Лоры, но достоин Книги рекордов Гиннесса. Я иссяк на третьей минуте, а Билли болтает и болтает; ненависти в мире гораздо больше, чем любви, и она гораздо более продуктивна. Она свежа, мускулиста, яростна, не спать сутками для нее – плевое дело, не есть и не пить – легче легкого, никакой анемии, никакого застоя в крови, ее цвет – красный, ее камень – бриллиант, ее планета – Марс, ее знак зодиака – Лев, ее год – год Дракона. Ненависть правит миром.
– Ненависть правит миром, – Билли кажется измотанной своими откровениями. – Во всяком случае, в ней гораздо больше оттенков, чем в любви… О! Это надо записать.
– И так запомнишь, – говорю я.
– Ты классный парень, Макс! И ты мне нравишься. За тобой пара историй.
– За тобой тоже кое-что.
– Что именно?
– Расскажи мне о парне. О котором не захотела говорить Август.
– Об Илье?
– Да. Только с одним условием…
Я усаживаю Билли на диван (в комнате нет ни одного стула) и сам присаживаюсь рядом. Я крепко держу Билли за лживый детский подбородок: ей не вырваться.
– …с одним условием, Билли. Ты расскажешь не то, что придумала о нем, а то, что было на самом деле.
Билли куксится: то ли оттого, что я слишком сжал пальцы, то ли от того, что перспектива не врать совсем не кажется ей лучезарной.
– Начинай.
– Я почти ничего не знаю о нем. Видела один раз у Август. Он фотограф. Август говорила, что очень хороший…
– Дальше.
– Они о чем-то шушукались с Август, о какой-то девушке… Я не прислушивалась. Точно. Он был в поисках девушки. Он выглядел несчастным… Ты же знаешь, как это бывает: мечты о промокшей обуви, о чашке кофе, о первой сигарете утром, о дороге, которая не кончается, и чтобы она была рядом…