— Я изо всех сил стараюсь, чтобы ты вернулся в «Стебелек». Может, даже завтра ты снова туда пойдешь.

— Не хочу обратно в «Стебелек». Там меня никто не любит.

Кто-то ломился в дверь: или любопытные, или полиция.

Непрерывный стук в парадный вход сменился отдельными настойчивыми ударами. Том неосторожно дернул головой, не отрываясь от подушки, и в череп точно вонзили металлическую вязальную иглу — она прошла над самыми ушами, чуть впереди, ближе к вискам. Том запахнулся в старый купальный халат Бет и почувствовал себя странно невесомым, все его существо сосредоточилось в пульсирующей боли в висках и чистой, высочайшей пробы ярости, вызванной визитерами, которые, судя по звуку, уже таранили дверь телеграфным столбом. Том нашарил очки на прикроватной тумбочке.

— Перестаньте, бога ради! Иду!

Он моментально скатился по лестнице, при этом ощущение было такое, будто прыгнул на эластичном тросе с моста. Задвинутые шторы не давали различить, ночь ли еще или уже день. Том рывком распахнул входную дверь и обнаружил одинокую коленопреклоненную фигуру в голубой куртке, забивавшую гвоздь в планку.

— A-а… Это ты.

Не день, не ночь. В мокром воздухе вырисовывался туманный ореол уличного фонаря. Под капюшоном блестевшей от дождя куртки лицо Чика, обращенное к Тому, было бледно и серьезно, хотя черты его расплывались в полумраке.

— Привет. Как поживать?

Подрядчик говорил, не меняя интонации, и это настораживало.

— Я сбрасывал сообщения тебе на пейджер. Ездил, искал тебя по всей округе.

— Ага. — Чик заколотил еще один гвоздь, и удары будто пришлись Тому прямо в лоб, отозвавшись дикой болью в голове. — Я тут болтаться, балду гонять.

И снова голос прозвучал без всякого выражения, приглушенно и — послышалось Тому — враждебно.

— Рад тебя видеть.

— Без проблем. — Чик занес молоток.

Том зажмурился в ожидании удара и спросил:

— А Ласаро и остальные? Их нет сегодня?

Подрядчик пристально на него посмотрел. В глазах китайца было не больше человеческого тепла, чем у драконов с Комодо — рептилий из Вудлендского зоопарка.

— Их нет сегодня. — В своем ответе Чик передразнил интонацию вопроса, заданного Томом.

— Послушай, извини, что я тогда… Я был в панике. Оказалось необяза…

— В панике, — повторил Чик с явным интересом.

— Да. В панике. Это когда… — Том в состоянии вустеровского похмелья затруднялся в выборе слов. — Когда испытываешь иррациональный страх перед чем-то.

Теперь растолковывай, что такое «иррациональный». Том уже открыл рот для дальнейших объяснений, но тут странная, вовсе недружелюбная улыбка появилась на лице Чика, и в ней Том увидел себя: в халате на несколько размеров меньше он похож на великана, и руки неуклюже торчат из слишком коротких рукавов. Вдобавок от него несет вчерашним вином и несвежим бельем, а седые волосы всклокочены.

Том сказал, защищаясь:

— Мне нужно выпить кофе. Ты будешь?

— Кофе — нет. — Чик взял с крыльца «Нью-Йорк таймс», поднялся и протянул газету Тому. — Пожалуйста — я в туалет. По большому надо.

На кухне, насыпая нетвердой рукой кофе в кофеварку, Том услышал звук льющейся наверху воды. Ванну он, что ли, принимает? Вытряхнув газету из голубого пластикового конверта, Том попробовал читать. Буквы скакали перед глазами. Даже знакомые слова выглядели незнакомыми, исковерканными. Сегодня состоятся предварительные выборы в Нью-Хэмпшире. После второго абзаца пришлось начать заново, чтобы вникнуть в смысл статьи. Потом вдруг в поле зрения попало слово «Сиэтл» из соседней колонки. Произошла авиакатастрофа, насколько Том мог судить, собрав воедино отдельные фрагменты прыгающего текста. Ничего больше уловить он не успел: появился подрядчик, похожий на моржа, — намокшие его усы пристали к верхней губе. Мелькнуло болезненное видение: Чик — спасшаяся жертва упомянутой катастрофы.

— Что-что? — переспросил Том, глядя поверх очков.

— Девятьсот доллар.

— Сколько?

— Девятьсот доллар. Закончить крыльцо.

Том догадался, что Чик, должно быть, говорит уже довольно долго. Когда у человека сильное похмелье, время выделывает странные фокусы. События или происходят будто бы в замедленном темпе, или несутся как при ускоренной перемотке. Все обычные фрагменты вырезаны, отчего происходящее напоминает некий экспериментальный фильм.

— Ах да, конечно.

Том сознавал свое недавнее недостойное поведение и чувствовал: 900 долларов, которые в его собственном восприятии продолжали оставаться четырьмястами пятьюдесятью, — это наименьшее, чем можно искупить нанесенную обиду.

В мучительнейшем замедленном темпе подрядчик разразился возмущенной тирадой о стоимости краски, словно, тщательно подготовившись к спору, не желал быть обманутым и лишенным возможности изложить все доводы. Теперь Чик болтал по-английски бойко, речь его текла бурлящим потоком, не хуже, чем если б китаец пользовался родным языком. «Совершенно», — говорил подрядчик, и «непомерно», и «эль ропо» [162] , и «подонки». Том послушно кивал. «Умники хреновы», — подытожил Чик и вышел на крыльцо, возобновив зубодробительный грохот, к которому немедленно присоединилось радио, включенное на полную катушку и настроенное на рок-волну. Том, пытаясь выяснить из газеты обстоятельства авиакатастрофы, услышал Эдди Веддера [163] , исполнявшего «Ноттингем».