– Ну и что, что я Шрайнер?

– Садитесь в машину. – Офицер опустил бумажник Рихарда в свой карман.

– Никуда я не поеду. И отдайте мой кошелек!

– Я вас очень прошу, – отчеканил милиционер, – садитесь в машину, господин Шрайнер!

– А я не сяду! – злорадно закричал вредный немец. – И вы даже ничего мне сделать не сможете! Потому что не сможете поднять на меня руку! Потому что это будет проявлением агрессии! Ну, что вы сделаете? Что?

Офицер опустил забрало шлема. Затем схватил маленького Шрайнера за шиворот и поднял над землей. Понес его к машине безо всяких усилий. Немец неожиданно перестал брыкаться и орать – повис безвольно, как отсыревшая тряпка.

– Может быть, сами пойдете? – осведомился офицер.

– Сам пойду, – тихо сказал Шрайнер. – Только вот как насчет агрессии, господин офицер? Вы совершаете по отношению ко мне принуждение. Вы что, не прошли систему русского воспитания?

– Не считайте теперешних русских дураками, Шрайнер. – Офицер поставил Рихарда на землю и вручил ему тросточку. – И не делайте поспешных выводов о том, чего не знаете. Наша система слишком сложна, чтобы разобраться в ней с первого взгляда.

Шрайнера умыли, осмотрели, обработали царапины медицинским гелем. Обследовали его больную ногу и убедились, что ничего страшного с ней не произошло. Взяли анализ крови. Дали ему пилюлю, от которой мозги немедленно просвежели и избавились от вредных остатков алкоголя. Шрайнера привели в полный порядок.

– И что дальше? – спросил Шрайнер. – Теперь вы выпишете мне счет за медицинское обслуживание?

– Нет, – сказал офицер.

– Почему? Вы должны выписать мне счет. Я же иностранец.

– Скоро узнаете.

Офицер все так же опекал Рихарда. Не отходил от него ни на минуту, словно боялся, что Шрайнер сбежит.

Как отсюда можно было сбежать? Что это вообще за учреждение? Ни единого окна, светло-голубые матовые стены, стерильная чистота, самое совершенное медицинское оборудование. Больница? И в то же время: толстые, герметично закрывающиеся двери с электронными замками, телевизионные системы слежения, бдительно просматривающие каждый квадратный метр. Решетки, отделяющие один сектор от другого. И ни одного белого халата – только зеленая спецформа на людях, вооруженных электрошокерами. Тюрьма?

– Где я нахожусь?

– Скоро узнаете.

Как скоро наступит это "скоро"? Шрайнер извелся сидеть на стуле, под жестким светом люминесцентной лампы. Он пытался читать газету, но буковки нервно прыгали перед глазами. Он с удовольствием посмотрел бы "Телерос", но в этой камере не было даже телевизора.

– Дайте мне чего-нибудь успокоительного. Я нервничаю.

– Пока нельзя. Подождите.

– Ну сколько еще ждать-то?! – взорвался Шрайнер. – Чего мы ждем? Предъявите мне обвинение или отпустите! В конце концов, я – иностранный гражданин…

– Вот в этом-то у нас имеются некоторые сомнения, господин Шрайнер, – произнес офицер с неожиданной жесткостью. – Насколько вы знаете, подделка документов преследуется уголовно во всем мире.

– Да вы что! – Шрайнер захлебнулся от возмущения. – Вы тут совсем сбрендили на почве своей шпиономании! Позвоните в Германию, моей жене, Герде! Позвоните в Министерство Образования – меня там хорошо знают! В конце концов, меня официально пригласил ваш Московский Государственный Университет. Я получил грант! Я – профессор!

Только тут Шрайнер увидел, что дверь комнаты открыта, в ней стоит человек, опираясь на косяк. На полном лице человека было написано ехидное удовольствие, толстенькие ручки были сложены на груди. Огромный никелированный пистолет висел на поясе. Носок оранжевого ботинка постукивал по полу.

– Значит, теперь ты профессор? – сказал человек. – Не задавайся. Это я придумал такую хохму – назвать тебя профессором. Впрочем… Ты заслужил это звание. Хочешь стать Заслуженным деятелем науки Российской Федерации? Могу похлопотать о присвоении тебе ученой степени.

Шрайнер смотрел на толстяка с открытым ртом. Глаза его вылезли из орбит. Он знал, что может встретить этого человека здесь, в России. Но почему-то глупо надеялся, что этого не произойдет.

Давила подошел к нему и похлопал по плечу.

– Закрой рот, Краев, – произнес он. – Кишки простудишь, чувак.

Тощая тетка среднего роста, прихрамывая, шла по улице Москвы. Длинное просторное платье несуразно болталось на ее угловатой фигуре, напоминающей мужскую. Теплая фетровая шляпка, мало подходящая для лета, была глубоко надвинута на лоб, бросала тень на лицо, тщательно заштукатуренное пудрой и прочей косметикой. В руке дамочка тащила пластмассовый кейс весьма внушительных габаритов.