— Это точно, — негромко согласился Сет, — тебе языка достаточно. Так ты знал этого «обращенного»?

— Жмурова, что ли?

— Да.

— Не-а, — почесав в затылке, Посмертный посмотрел на трясущих головами вороных, и вновь обернулся к Сету, — откуда? Наших здесь столько, как всех узнаешь?

— Может, слышал какие-нибудь разговоры? Ваши же наверняка об этом говорили?

На лице Посмертного отразилась мучительная работа мысли.

— Говорили? — Внезапно, смачно хлопнув себя по лбу, он радостно улыбнулся, — Точно! Эта гнида подковерная о нем что-то такое говорила!

— Какая еще гнида?

— Какая? — Удивленный его непонятливостью, Посмертный с пафосом произнес, — Да, Саван, мать его!

— Мертвецов? — Переспросил Сет.

— Ну да, он, вошь лобковая!

— Что именно он сказал?

Посмертный еще раз почесал голову, на этот раз ближе к правому уху.

— Да что-то, типа, что лучше б его утопили. Или удавили. Не помню.

— Почему?

— А я откуда знаю? За что купил, за то продал.

— Та-ак, — Сет задумчиво посмотрел на нахмурившегося возницу, — и где ты это слышал?

— Так я к этой, блин, к Мумии забежал, — при упоминании о секретарше директора глаза Посмертного вдруг хитро сощурились, — ну, она меня зачем-то звала, — он вдруг засуетился, но увидев строгий взгляд Сета, быстро взял себя в руки, — в смысле, я хотел ей предложить…

— Неважно, — перебил его Сет, — ближе к делу.

— Я и говорю. Зашел к ней по делу, значит, и вдруг, слышу из кабинета, как Мертвецов этот, оправдывается, мол, если бы знал, удавил бы. Или утопил…

— Там что, дверь была открыта? — Перебил его Сет.

— Ага! Мумия как раз с чашками оттуда выходила, я и услышал.

— А почему ты решил, что Мертвецов говорил именно о Жмурове?

— Так я сначала подумал, что это он обо мне, мать его, говорит, — Посмертный недовольно поморщился, — не любит меня Саван, придирается вечно. А все потому, что я ему зад не ли…

— Ближе к делу, — вновь перебил его Сет.

— Так я и говорю по делу. Спросил у Мумии, о ком это они, а она давай смеяться, обзывать меня трусом, выдра нечесаная, а потом говорит, чтоб я не боялся, потому что они говорили об этом убийце Жмурове.

— Что ты еще слышал?

— Да все, — Посмертный пожал плечами, — она дверь закрыла, и что они там дальше говорили, не знаю.

— Ясно, — сказал Сет, хотя это было преувеличением.

На самом деле было совершенно неясно, каким боком здесь причастен директор но, вспомнив, как Саргатанас нервничал и, как ему показалось, чего-то недоговаривал, Сет подумал, что какая-то ниточка из клубочка все же потянулась. Вот только та ли?

— Когда это было?

— Дней…

— Ночей, — поправил его Сет.

— Ну, да, я так и говорю, ночей пять, что ли тому? — Посмертный озабоченно нахмурился, глядя куда-то выше крыши экипажа.

— Сразу после убийства Эсты, — Сет кивнул, — та-ак. Ты, вот что, помалкивай об этом, понял?

— Да я как рыба — заткнусь на хрен, и все, могила! — Испуганно ответил Посмертный.

У Сета были определенные сомнения, что Посмертный вообще был способен на такой подвиг, как «заткнуться на хрен», но не стал развивать сомнительную тему. Вместо этого он сказал:

— Хорошо. Гони во Дворец, у нас много дел и мало времени.

Задвинув раму, Сет откинулся на спинку диванчика и, неожиданно для себя с чувством добавил:

— Мать их…

…В отличие от тюрьмы, здание Дворца не давило, и не вызывало щемящего чувства неизбывной тоски. Встреча, на которую Сет возлагал определенные надежды, должна была помочь ему решить один вопрос, для чего потребовались бы вся его выдержка и умение четко излагать факты. А вопрос заключался в следующем — с учетом появления новых фактов, Сет собирался просить премьера Рофокала о пересмотре дела Гибеллины. Несмотря на нелюбовь, точнее даже ненависть к нему директора Саргатанаса, Сет вовсе не считал Люцифуга Рофокала мягкотелым предателем, и на то были веские причины…

Став премьером, Люцифуг Рофокал первым делом объявил амнистию почти всем заключенным, томящимся в Тартаре со времен Эосфора, что невероятно подняло его авторитет. Решиться выпустить тех, кого упек за решетку сам Ушедший, мог далеко не каждый, и даже Светлые, казалось, одобряли такой поступок.

А чуть меньше века назад Рофокал проявил еще более удивившую многих твердость, когда консул Светлых Кемуил потребовал навсегда упрятать в Тартар, в очередной раз нарушившего границу Хрона. Рофокал заявил, что Кемуил всего лишь консул, а не правитель Хада, и не ему указывать, кого и куда сажать. Разразился скандал, грозивший вылиться в нечто большее, чем обычное противостояние, и в боевую готовность были приведены все войска, находившиеся на границе Света и Тьмы. В срочном порядке сменивший Кемуила Метатрон сумел найти общий язык с премьером, и едва не начавшаяся война закончилась шумной попойкой в огромном дворце Рофокала, который выбил для Хрона неслыханную привилегию переходить границу до десяти раз в год.