Шрифт:
Голый по пояс человек, как и положено арестанту, свирепо шагал по камере, сцепив за спиной кисти рук и поигрывая мускулами изумительно развитого, сплошь татуированного тела. «Ать, два, три, четыре, — считал он, — ать, два!»
Уже неприязненно разглядывал старый мастер накожную роспись этого парня, невежественно выполненную рукой дилетанта.
— Морская пехота?
— Безусловно! — гордо ответил парень, расставив ноги. — Как догадался?
— Паспорт налицо. Попадешь к врагу, пытать не станут.
— Пусть друзья гордятся, враги трепещут!
— При виде твоей полосатой шкуры?
— Ты задираешь?
— Нет, браток, — миролюбиво ответил Карпухин, — регистрирую факт. Чудаки еще не перевелись ни на Черном море, ни во всем белом свете.
Парень угрожающе напряг свои мощные мышцы. Упрямые, звероватые глаза недобро блеснули.
— Задирать морскую пехоту опасно…
— Я сам покрыт такой же заразой. Но ведь морпехота знаменита традициями, а не спингазетами… — Карпухин хорошо помнил разговор в командирской каюте. — За что тебя сюда?
— Нырнул без разрешения. Десять суток!
— Звать? Ответил не сразу:
— Федя.
— Федя ты, Федя… Дали не потому, что нырнул, а за то, что без увольнительного поплавал вволю. Так?
— Точно.
— Мало тебе дали. В войну за самоволку к гранитной стенке ставили, а когда падал, не поддерживали.
— Вижу, ты братской крови жаждешь… Знаем таких!
Морской пехотинец явно рвался в драку. А Карпухин глядел на него мирно и великодушно. Ему казалось, что он смотрит через какую-то волшебную линзу и видит себя прежнего. Раньше он так же петушился бы. А если б ему надерзили…
— Хватит, — посоветовал он, хорошо зная, что ни один разумный человек не отважится вступить с ним в неравную драку. — Тебе что, вертишься, как холостой тигр в клетке, а я только-только ходовую отстоял у котлов.
— Ты за что? — смягчаясь, спросил Федя. — Куют новую, голубую мораль?
— Дурень… Молод еще трепаться. За нарушение приказа командира. Я татуировщик.
— А-а-а… — уважительно протянул морской пехотинец и шлепнул ладонью о ладонь. — Раньше была лафа. А нынче гнетут за наколки. На флот семимильно шагает высшее образование. Традиции и аромат — за борт!
— Да помолчи же, Федя, — Карпухин присел на корточки и впервые почувствовал страшную усталость, — не там ты традиции и аромат ищешь. Если для таких, как ты, герои традиции отрабатывали, тогда потеряли они свое время зря.
— Подождем до следующей войны, — с прежним азартом произнес Федя, — и мы совершим!
Он снова зашагал по камере, молодой, сильный, с тонкой поясницей и мощной мускулатурой. «Ать, два, три… ать, два, три…»
Поужинав куском хлеба и кружкой жидкого чая, Карпухин еле дождался, когда отомкнут койку. Завалившись на голые доски, он сразу заснул и проспал до утренней побудки.
После завтрака Карпухин вместе с Федей трамбовал вагонными буферами внутренний двор и таскал мусор, а после голодного обеда, потрудившись еще часа четыре, неожиданно «поступил в личное распоряжение коменданта». Огород коменданта нуждался в поливке.
— Я четвертый раз справляю эту повинность, — сообщил Федя. — Не нахвалится полковник. Говорит: «Молодцы, ребята! Для вас разминка, а для живой природы реальная польза!»
— Действительно, польза. Хоть крестьянское дело вспомнишь…
Без конвойного, не торопясь, они дошли до подворья коменданта, занимавшего им же самим восстановленную половину каменного дома. Фасадом этот дом выходил на невзрачную гористую улочку, до которой еще не добрались строители.
Вторая половина дома имела вид печальный: обгорелые окна, заплетенные проволокой, выщербленные осколками стены, надпись на цоколе:
«Мин нет. Нагорный».
Полковник отказывался от новой квартиры, осваивал разбитый особняк, обзаводился хозяйством.
В высокой стене из ракушечника красовались новые ворота с калиткой. Федя постучал в нее булыжником. Вскоре загремела цепь. Калитку распахнула яркая женщина в ситцевом халате, открывавшем ее полные ноги выше колен, и в голубой чалме на рыжеватых волосах.
— Ну, ну, не жмись, — сверкая чудесными зубами, женщина оттолкнула плечом мгновенно разомлевшего Федю.
— Здравствуй, Симочка, — Федя шутовато раскланялся, а она нагнулась поднять упавшую шпильку.
Заметив взгляд Карпухина, Серафима не торопясь запахнула халат на груди.