Шрифт:
По губам Гоголева скользнула его обычная, едва заметная скептическая усмешка: он не любил выводов поспешных и скоропалительных.
— Пока не знаю. Возможны и другие варианты
— Какие, например?
— Пока рано что-либо утверждать,— вступил в разговор молчавший до сих пор Леонтьев,— но...— и посмотрел на все еще стоявших у порога Дуденко и Маремкулова.
— Да,— кивнул им начальник управления.— Вы свободны.
— Стало известно,— продолжал Петр Яковлевич, когда они ушли,— что Барсуков и Кумратов после получения денег в Госбанке обедали в столовой на площади. К ним подсел неизвестный.
— Так найдите его! — нетерпеливо оборвал Виталий Николаевич.
— Это не так просто,— сказал Леонтьев.— Официанты как-то не заметили его. Внешность описывают разноречиво...
— Проведите повторные допросы. Допросите буфетчика, посетителей.
— Часть уже опросили. Завтра думаем закончить. Когда они ушли, звонил из Джегуты Бондаренко, уверенный, что он будто бы напал на след похитителей. Но телефонная связь внезапно оборвалась и звонка больше не последовало. Вероятно, была повреждена линия: все может случиться в такую непогодь.
Заснул Коноплянов на плюшевом диване в своем кабинете. За день он так устал и нанервничался, что даже не пошел в «комнату отдыха».
6. ЕСТЬ ВЕЩИ, КОТОРЫЕ НЕ ЗАБЫВАЮТСЯ
Шукаев навещает сына. Не узнать прежней Зулеты. Воспоминания хороши, когда они есть. О втором платке с инициалами.
«Улица Орджоникидзе, 5, квартира 4». Жуниду не понадобилось даже заглядывать в записную книжку — адрес этот отпечатался в его памяти сразу, в одно мгновение, как только он получил его. Шукаев знал эту улицу по прежним своим наездам в Черкесск и быстро нашел дом, в котором жила его бывшая жена, теперь не просто домохозяйка, а судебно-медицинский эксперт Зулета Нахова.
Дараев с Сугуровым поехали в управление к Бондаренко, чтобы обменяться информацией: Жунид подозревал, что преступления последнего времени в Дербенте, Черкесске, ауле Калеж имеют между собой какую-то связь. Это подозрение укрепилось в нем, когда в Зеленском районе его познакомили с шифровкой, разосланной по низовым учреждениям НКВД и милиции за день до праздников. Речь в ней шла "о недавнем побеге из Читы Хапито Гумжачева и Паши-Гирея
Акбашева. Побег был беспрецедентный и дерзкий. В Читинской тюрьме заключенные не сидели сложа руки — делали мебель, шили брезентовую робу для строителей, пилили в карьере туф. Попав в столярную бригаду, оба рецидивиста ловко воспользовались моментом отгрузки готовых шифоньеров, и когда те прибыли в магазин, глазам насмерть перепуганного кладовщика, открывшего один из них, представилась картина неожиданная и странная: два небритых человека, скорчившиеся за дверцей в неудобных позах. Они мгновенно выскочили, один выхватил из-за пазухи нож, другой направил на обмершего кладовщика револьвер. Напуганный кладовщик помог им переодеться в форменные комбинезоны подсобных рабочих магазина и даже дал денег — все, что у него нашлось в кармане — около ста пятидесяти рублей. Заодно прихватив и кассу, оба беглеца затерялись в городе.
Шифровка об их побеге поступила, оказывается, и в Черкесское управление, и Жунид пожалел, что по пути в Зеленский район сам не заглянул к Бондаренко, ограничившись визитом к Зулете. Дараева начальник черкесского угро почему-то не счел нужным поставить в известность о побеге Хапито и Паши-Гирея.
... Шукаев довольно долго простоял на лестничной площадке двухэтажного дома, где его ожидала встреча с сыном пока наконец позвонил, с трудом умеряя волнение.
Шел восьмой час вечера, и Зулета уже была дома. Встретила она его, как и в прошлый раз, просто, приветливо, не смущаясь, в то время как он, топчась в коридоре, с трудом переводил дыхание.
— Входи в комнату. Заурчик у соседей. Я сейчас приведу его.
Жунид сел на диван, с любопытством рассматривая обстановку. Пока Зулета ходила за сыном, он имел время немного прийти в себя.
Простенькая, но очень уютная комнатка, в которой все говорило о мальчике. Низенький, видно, сделанный на заказ столик с таким же приземистым стульчиком. На столе — рисование: альбом, цветные карандаши. На стене, над кроваткой — деревянная винтовка, его подарок. На полу — ящик с игрушками, в нише — окантованные под стекло фотографии Заура.
И только альков с односпальной пружинной кроватью, застеленной клетчатым пледом, прямоугольное зеркало в углу, на котором стояли флаконы с духами, пудрой и прочими женскими мелочами, да небольшой шифоньер — свидетельствовали о том, что, кроме ребенка, здесь живет еще его мать.
Жунид испытал мгновенное, вовсе не свойственное и незнакомое ему чувство приятной расслабленности и умиротворения, в котором было что-то сентиментальное. У него даже защипало в носу. Любит она Заурчика. И заботится о нем.
Вообще он не узнавал прежней Зулеты.
Мальчуган вбежал в комнату, топоча ножками:
— Папа, папа! — закричал Заурчик, бросаясь к нему в объятия. Жунид усадил его на колени, украдкой, стесняясь Зулеты, поцеловал в кудрявый завиток пахнущих солнцем волос на затылке и завел тот полушутливый, полусерьезный разговор, за которым мужчины горской породы, сдержанные по натуре, скрывали обычно переполняющую их нежность.
У Зулеты тоже подозрительно заблестели глаза.
— Ну, вот... и увиделись,— сказала она и отвернулась.— Я пойду на кухню. Приготовлю кофе.