Шрифт:
Два окна комнаты выходили на юг, к реке.
— А почему вы вдвоем, где третий табунщик? — спросил Жунид бригадира, окинув взглядом кровать.
— Третий — Аскер Чич. Вчера его перевели в строительную бригаду,— ответил Аюб.— На его место молодой придет. Комсомолец... Садитесь, дорогие гости, за стол.
— Не спрашивает, кто мы такие,— шепнул Дараев Жуниду.
И, как бы отзываясь на его реплику, Аюб сказал:
— Я понимаю, наши гости — из города. Угрозыск — да?
— Просим извинения, что не представились сразу,— спохватился Жунид, доставая удостоверение.— Мы здесь по специальному заданию. Будем расследовать обстоятельства грабежа и убийства. Кстати, расскажите все, что вам известно.
Пока он справлялся с большой глиняной кружкой кумыса, бригадир обдумывал ответ.
— Мало я знаю,— сказал он наконец.— Ферму принял на второй день после похорон Трама...
Аюб свернул толстую самокрутку и степенно задымил, не торопясь продолжать. Жунид молча ждал.
— Напарник мой Кучук,— продолжал бригадир, кивнув в сторону'второго табунщика, целиком, казалось, поглощенного утиной косточкой,— виделся с Талибом Бичоевым... это
бахчевник. Сторож. Талиб говорил, что вроде слышал, будто в Черном лесу чужие всадники костер жгли утром.
— Далеко ли до бахчи, Кучук? — спросил Жунид.
— Не близко,— старательно вытирая пальцы о ноговицы, ответил тот.
Кучук был намного моложе бригадира, высокий, стройный. Держался он почтительно, стараясь не обращать на себя внимания.
— Талиб еще сказал,— добавил он, смущаясь, что ему приходится говорить в присутствии старших,— обрезы у них были. А сколько их и что там делают в лесу, он не знает...
— Можно ли верить Бичоеву? — обратился к бригадиру Дараев.
— Человек он честный,— отозвался тот убежденно,— я знаю его давно. Лет пятнадцать он батраком был у бая. В гражданскую в Красной Армии служил. Одно плохо...
— Что?
— Хвастать любит старик...
— Ну, это полбеды,— улыбнулся Шукаев.— Что ж, Вадим. Придется идти на бахчу. Кучук, проводишь нас?
— Не надо идти. Зачем идти. Талиб скоро здесь будет. Сам сказал — сегодня придет
— Тем лучше. Тогда спасибо за хлеб-соль.
Жунид подошел к окну и, закурив, стал смотреть на воду. Река катилась внизу, моя глинистый, отполированный водою берег. По обеим сторонам русла видны были кое-где желтые залысины — следы недавнего паводка. Разбушевавшаяся во время ливня река отрывала целые куски берега и уносила прочь.
Жунид испытывал странное ощущение. Как будто время остановилось. И мысли текли медленно и лениво, как мутная, слоистая от взвешенного в ней песка и ила вода Чохрака. Ему знакомо было это состояние временной отрешенности от окружающего, когда, казалось, люди и вещи, находившиеся рядом с ним, отодвигались на неопределенное расстояние и жили сами по себе, вне связи с ним и с тем, что ему надлежит узнать и найти. Его мозг, его глаза, память продолжали работать, воспринимать, замечать, но все увиденное и услышанное, аккуратно укладываясь в его сознании, не затрагивало пока какого-то не известного ему самому механизма, который способен был разом избавить его от этого спокойно-созерцательного настроения и мгновенно собрать и обострить все его чувства и волю..
На опушке леса показался человек в брезентовом плаще с ноше,й на спине.
— Талиб,— сказал Кучу к.
— Тащит что-то,— заметил Дараев.
— Дыни Старик любит угощать.
— Фосапши [18] . люди! — сказал Бичоев, входя в дом.
— Мир да счастье вам! — поклонился бригадир.
— Первый раз сегодня за всю мою долгую жизнь сел за машину,— покосившись на незнакомцев, заговорил по-адыгейски Талиб.— Овощи на ней в Лабинск везли. И меня до моста довезли. Это вам...— он прислонил к стене мешок с дынями,— последние. На бахче одни гнилые остались...
18
Фосапши — адыгейское приветствие.
— Спасибо, что не забываешь нас,— поблагодарил Туаршев.— Отведай свежего кумыса. Кучук, подай. А гостям — дыню.
Пришлось снова садиться за стол. Дыни распространяли вокруг такой аромат, что устоять было невозможно.
— Талиб,— обратился Шукаев к сторожу, когда тот покончил с кумысом и старательно вытирал рукавом плаща бороду и усы,— у нас к вам просьба. Расскажите все, что вам известно о всадниках в Черном лесу.
Старик достал кисет и, сворачивая цигарку, внимательно и неторопливо оглядел Жунида. Видимо, оставшись доволен осмотром, степенно заговорил, слегка пришепетывая и путая адыгейские слова с русскими.
— В ту среду это было...
Жунид слушал, сдерживая улыбку. Не нужно было даже предупреждения Аюба о том, что старик заработал в округе славу местного Мюнхаузена. Глядя на его хитроватое, добродушное лицо с глубоко запавшими умными глазами, над которыми густо нависли кустистые седые брови, на узловатые, еще сильные руки, которые ни минуты не могли находиться без движений и жестов, он сразу угадал в старике довольно распространенный на Кавказе тип сказителя, чья память буквально набита побасенками и сказками.