Шрифт:
Потом прилег на влажную траву и, сдув с поверхности лужи зеленоватую плесень, всмотрелся в отчетливый след колеса.
Чтобы найти вторую колею, пришлось вырыть канавку и спустить из болотца воду. В обнажившейся рытвине Вадим первым заметил неясный отпечаток второй колеи и полуразмытые следы копыт. Измерили расстояние между колеями. Сомнений быть не могло — двуколка.
— Та или не та бричка?.. Вот в чем закавыка...— пробормотал Жунид, поднимаясь.— Мало ли двуколок на свете..
Сиюхов исподлобья поглядывал на старания Жунида и Вадима, явно не одобряя всю эту затею, оторвавшую его от работы. «Зря время теряем,— думал он, не слезая с седла.— Три недели прошло. Если это даже их следы — они давно за тридевять земель отсюда».
Поехали дальше. Впереди — Шукаев, за ним — Вадим и остальные.
Вскоре лес кончился. Над оголенным оврагом протянулся новый железнодорожный мост. Из-за туч пробилось солнце. После прохладной полутьмы леса лучи его казались ослепительно яркими.
На выходе из леса, в пойме Чохрака, почва была каменистой, и следы пропадали. Минут двадцать Жунид и его спутники безрезультатно рыскали вокруг, и только под мостом, где ливневый поток нанес плотный слой песку, их снова ожидала удача. За огромным плоским камнем, который вода, как видно, обтекала с двух сторон, не затрагивая небольшую узкую полосу старого ила, среди нескольких отпечатков копыт Шукаев нашел то, что искал с утра: отчетливый след треснувшего копыта с вмятиной, соответствующей наросту на роговой толще.
— Башмак! Вадим, башмак! — возбужденно крикнул он.— Это Зухра! Стало быть, мы идем верно!
Он несколько раз щелкнул затвором аппарата, тщательно измерил след маленькой стальной рулеткой, новинкой по тем временам, и торжествующе посмотрел на Вадима.
— Я знал! Знал, что найдем!..
— Да, но дальше опять не видно...— зараженный его волнением, громким шепотом сказал Вадим.
— Подожди. Не все сразу. Сиюхов!..
— Я здесь,— подошел Якуб.
Дараев бросился осматривать всю илистую полосу.
— Посмотрите,— сказал Жунид Якубу, показывая свою находку.— Что скажете?
Сиюхов вгляделся. Удивленно причмокнул. Кожа на его лбу собралась в морщины. Шукаев отвел глаза. Чем-то не нравился ему этот человек. Возможно, чисто внешнее впечатление. Просто — неприятное лицо. Обычные эмоции. Жунид всегда злился на себя, если ему приходилось признать, что не факты, не прямые свидетельства его разума, а только чувства начинают влиять на его отношение к делу или человеку. Интуиция хороша, когда она рано или поздно подкрепляется фактами. А пока таковых нет и, пожалуй, быть не может — нечего давать ей волю.
— Зухра,— сказал Якуб.— Ее копыта.
— Вы уверены?
— Да. Я знаю.
— Иди сюда! — позвал Дараев.— Опять — бидарка.
Под кустом шиповника действительно оказался след шины. Мысленно продолжив линию движения колеса, Жунид вышел из-под моста и, пройдя несколько шагов, опустился на колени возле извилистого прозрачного ручейка. На этот раз след был любопытный. На плотном сыроватом грунт-е ясно вырисовывались две вмятины от шляпок болтов, скрепляющих шов на металлическом ободе. Установить длину одного оборота колеса и вычислить диаметр круга уже не составило особого труда.
— Так,— удовлетворенно потер руки Дараев.— Кое-что теперь есть. По крайней мере — данные об одном колесе.
— Жаль, гипса не взяли,— отозвался Жунид, доставая фотоаппарат.
Пока он щелкал затвором, фотографируя следы, записывал все, что удалось выяснить, солнце снова скрылось за тучами. Тяжелые, лиловато-синие, они повисли над горизонтом сумрачно и неподвижно. Было уже шесть часов. Времени до темноты оставалось совсем -немного.
Дальше поехали верхом, изредка спешиваясь, чтобы отыскать затерявшиеся следы. Выбрались на проселочную дорогу, которая, по словам Сиюхова, вела из хутора Дмитриева в станицу Дундуковскую. За проселком лежало распаханное под пар поле.
Возле самой дороги, на рыхлой земле хорошо были видны колеи от колес двухосной повозки. Словом, след двуколки исчез. Сколько Шукаев ни бродил вокруг, обнаружить его не удалось. Пропали и отпечатки копыт Зухры. Решили идти за повозкой: начинало темнеть, пора было побеспокоиться о ночлеге.
За полем стало прохладнее — мимо проселка, шелестя по камням, бурлил Чохрак. Здесь его сжимали два каменистых уступа, и он возмущенно шумел, словно пытаясь вырваться из тисков.
Сиюхов, услыхав о ночлеге, приободрился, повеселел и предложил остановиться у его шурина, в ауле Дадакай, до которого оставалось километров шесть.