Остальные данные были известны им по материалам Ивасьяна. Дополнительно удалось узнать еще, что вороная кобыла Зухра хромала, у нее было повреждено переднее ко-Пыто: плоской формы, оно было расколото вдоль.

— Она должна оставлять след в виде башмака,— сказал Жунид.— Такие копыта я видел, когда был мальчишкой. В отцовском табуне...

— Для меня это — китайская грамота,— усмехнулся Ва­дим Акимович.— Ездить верхом я, правда, умею, а во всем остальном,-что касается лошадей, разбираюсь весьма посред­ственно...

— Подучишься,— серьезно сказал Шукаев.— А сейчас мы сделаем с тобой несколько снимков.

Достав из своей неизменной полевой сумки пленочный фотоаппарат, он вышел вместе с Вадимом на выгон.

— Прошу вас ко мне! — крикнул Жунид Бичоеву и Сиюхову, стоявшим у коновязи.

— Ты забыл о Дзыбове,— слазал Дараев.— Кажется, так Аскер Чич назвал человека, который был в Чохраке накану­не убийства.

— Точно,— хлопнул себя по лбу Шукаев.— Сейчас рас­спросим о нем Талиба.

Старик, как и в прошлый раз, помедлил, потом улыбнулся и сказал по-адыгейски:

— Можешь верить, начальник. Теперь только правду скажу. За день до того, как Трам ушел в другой мир, к мое­му шалашу на бахче вечером подъехали верхами трое. По­просили арбузов. Я дал. Один из них был Газиз Дзыбов из Насипхабля. Остальных не знаю.

— Что он сказал? — нетерпеливо спросил Дараев. Жунид перевел.

— Спроси его, сможет ли он опознать тех двух...

— Нэт,— покачал головой Бичоев.— Темно был.

Жунид записал и эти показания, снова предложив ста­рику расписаться. Для этой несложной процедуры пришлось опять возвратиться в домик. Талиб торжественно уселся за стол и долго священнодействовал, выводя свою фамилию.

Когда, наконец, с формальностями было покончено, Жу­нид предложил всем выйти на выгон.

Панорамную съемку он решил сделать с высокого дере­ва, росшего отдельно от остальных. Взобрался на него до­вольно легко и быстро, вызвав немалое удивление табунщи­ков и старика. Засняв несколько кадров, спустился и сфотог­рафировал отдельно конеферму, бригадный домик и пенек, на котором сидел в ночь ограбления Трам Лоов.

— Покажите стойла карабаира и Зухры...

— Денник для жеребят пока пустует,— сказал Аюб.— Стойло племенной кобылы отведено другой, жеребой. А для чего вам это?

— Может, сохранились следы,— ответил Жунид.

С полчаса он и Дараев елозили на коленках, рассматри­вая следы копыт в конюшне. Однако среди множества отпе­чатков копыт не оказалось ни одного, хотя бы отдаленно напоминающего по форме башмак.

— Растоптано все,— с досадой сказал Шукаев.— Вернемся в домик.

По дороге он постоял возле рокового пенька, обошел его кругом, измерил расстояние от него до конюшни и домика.

— Следы Зухры я среди любых узнал бы,— сказал, ни к кому не обращаясь, Якуб Сиюхов, наблюдая за манипуля­циями Жунида.— Я ведь здесь работал раньше.

— Вот и хорошо,— таким тоном, будто он в этом и не сомневался, бросил Жунид на ходу.— Поэтому вы и поедете с нами, покажете, где овраг, где следы...

— Нет, начальник,— раздраженно возразил Сиюхов.— Не мary бросить работу без разрешения председателя. Сейчас картофель убираем, кукурузу убираем, свеклу убираем. Я охраняю, я — объездчик. Кто за меня будет?

— Я беру ответственность на себя,— будто не замечая досады бывшего табунщика, сказал Шукаев.— Аюб, сообщите в правление колхоза, что товарищ Сиюхов задержится. А вам, Талиб, хорошо бы поехать с нами... Если вы не устали...

— Устал — не устал, помочь надо,— с достоинством от­вечал старик, поглаживая бороду.— И пусть удача скачет за тобой, как быстрый конь!

— Спасибо, отец!

— Слушай,— тихо сказал Дараев Жуниду,— для меня — открытие, что здесь почти все говорят по-русски. Даже этот старик пытается...

— Адыгейская деревня — уже не та, что прежде,— ска­зал Жунид.— Ну что ж, седлайте коня, Сиюхов.

— Оседлан,— недовольно ответил тот и пошел к коно­вязи.

— До свиданья, товарищи,— занося ногу в стремя, обер­нулся Шукаев к табунщикам.

— Да будет тебе удача в пути! — ответил за всех Аюб, кланяясь отъезжавшим.

Черный лес встретил их сырой застоявшейся прохладой. Огромные замшелые чинары, сплетаясь наверху ветвями, закрывали небо, и рассеянный дневной свет, пробиваясь сквозь густую листву, наполнял все вокруг сероватыми су­мерками.

Лес был старый, заваленный сучьями, отгнившей корой деревьев и буреломом. Черным его назвали давно. И не по­тому, что под его сенью всегда стоит хмурая тьма,— просто с незапамятных времен лес пользовался дурной славой. Ког­да-то здесь находили приют абреки, скрываясь от царских стражников. Позже сюда стали угонять чужие табуны коно­крады. На опушках Черного леса разбивали шатры цыгане.