Шрифт:
Но сколько проводник ни понуждал своего Джекса, тот не мог взять следа и возвращался к порогу дома.
... Той ночью Вадим Дараев лишь наполовину разгадал хитрость отставного главаря абреков. Хахан действительно дал Дзыбову бурку, но коня не мог одолжить беглецу по той простой причине, что такового у него не было. Газиз ушел минут за пятнадцать-двадцать до появления преследователей у Хахана. Лампа была условным знаком. Газиз знал, что если она появится на подоконнике, значит,— погоня возобновлена.
Одного Дараев не понял: собака не брала след потому что Газиз ушел в сапогах Хахана Зафесова, унося свои под мышкой.
Вадим до того был огорчен неудачей, что ему не хотелось показываться на глаза Шукаеву А куда пойдешь среди ночи, если сбитая с толку ищейка не берет след?
Станица Гаевская ничем как будто не отличалась от десятков других кубанских станиц. Неровные захламленные улицы, пыльные летом, грязные осенью и зимой, если зима выдавалась слякотная, с чахлыми тополями и вечным лаем матерых волкодавов, громыхающих железными цепями во дворах. Низенькие саманные или деревянные домики с расписными ставнями и фронтонами, выкрашенными в самые невообразимые цвета, по которым легко можно было догадаться, какими красками располагало в том или ином году гаевское станпо. Правда, здесь были уже электричество и почта В остальном Гаевская оставалась в те годы прежним казачьим захолустьем. Лежала она в стороне от больших дорог, ни во времена оны, ни теперь не обнаруживал никто в ее недрах ни золота, ни нефти, ни торфа, словом, ничего такого, что могло бы привлечь сюда людей из города и наполнить станицу шумным дыханием новой жизни.
Единственной достопримечательностью Гаевской было довольно высокое полутораэтажное кирпичное здание, торчавшее несколько на отшибе, у самой дороги. Это был бывший купеческий особняк, половину которого занимал пятидесятилетний Алексей Буеверов, дальний родственник купца, последнего владельца дома, исчезнувшего неведомо куда в революцию Каким образом предприимчивому Буеверову удалось доказать новой власти свои права хотя бы на часть дома, никто из обитателей Гаевской не знал. Во всяком случае, он владел этой половиной. А во второй вольготно размещалась закусочная «Олень», которой заведовал все тот же всегда улыбающийся толстяк Алексей Буеверов
Днем возле «Оленя» царствовала сонная тишина, зато к вечеру, особенно по субботам, это злачное место наполнялось голосами подвыпивших казаков, песнями под гармонику, а то и надрывом цыганских романсов, когда в «Олене» собиралась шумная компания заезжих гуляк и вслед за ними — добрая половина кочующего вблизи табора
Надо сказать, что в такие вечера гаевские бабы люто ненавидели Буеверова и вверенное его заботам питейное заведение, отвлекавшее их мужей от домашнего о,чага Но приходил день, местные хозяйки наведывались к Буеверову за дефицитными уксусом или перцем для своих домашних солений, а то и за дешевым мясцом дикого кабана или зайца, которое почти всегда водилось у Алексея Петровича, дружившего с браконьерами, и мир между ним и казачками восстанавливался до следующей субботы.
Потому, видно, и держался «Олень», что Буеверов кому угодно мог оказаться полезным. Кроме того, ходили по станице строго секретные байки, что с людьми, которые не поладили с Алексеем Петровичем, случались неприятные вещи. То цыгане угонят лошадь, то ни с того, ни с сего загорится сарай, то милиция непостижимым образом пронюхает о тщательно скрываемом самогонном аппарате.
Словом, вся Гаевская твердо усвоила: с Буеверовым надо жить в добрососедских отношениях и поменьше соваться в его дела.
А что «дела» какие-то были, подозревали многие. В будние дни во дворе особняка иногда ржали кони, открывались ворота, пропуская запыленные в долгой дороге повозки или даже небольшой гурток лошадей.
Кое-когда случалось, что «Олень» был закрыт и вечером, хотя из-за плотно прикрытых ставен доносились песни и пьяные возгласы. Это кутил с неизвестными приятелями сам хозяин. Но было у Алексея Петровича золотое правило, которому он неукоснительно следовал по субботам и воскресеньям закусочная полностью работала на станичников
Хмурый октябрьский день кое-как дотянулся до вечера Прошел он серо и сумрачно. На грязные, раскисшие улицы никто не показывал носа, разве что прошлепает на своей сивой кобыленке станичный почтальон — и снова тихо Перед вечером неожиданно прорвались над ольховым лесом тугие тучи, и солнечные лучи, бледные и слабые, полоснули по притихшей реке, по крыше буеверовского «Оленя», по облупившейся стене старой водяной мельницы, наполовину сломанное колесо которой почернело от времени и обросло мохом
Алексей Петрович принимал в тот вечер гостей. Двери «Оленя», расположенные прямо под вывеской, были давно закрыты. За четырьмя деревянными столами закусочной, составленными вместе и ломившимися от всякой всячины, сидели шестеро мужчин и две женщины.
Гости были уже, что называется, «на взводе», и только один Буеверов, верный своей привычке, пил мало, изредка подходя к дверям и прислушиваясь.
И было отчего беспокоиться. Сегодня в «Олене» собрались именитые гости. По крайней мере в жизни и благополучии Алексея Петровича эти несколько мужчин играли немаловажную роль.