— Мистика! — заорал Ниточкин, бросаясь к барахтающемуся в зарослях начальнику. — Давайте руку!

— Тише! — приказал старпом, — Черт! Они жалят! Хуже крапивы!

— Мистика! — обреченно пробормотал еще раз Ниточкин.

— Ерунда! Дурацкие совпадения! Никакой мистики на свете нет! — хладнокровно сказал старпом. — А сполоснуться в такую жару только полезно…

— Господи, Эдуард Львович! А ведь это и есть крапива! Эта она под тропическим солнцем так вымахала, да?

В кабинете шефа замерзли окна, едва проглядываются сквозь них мохнатые от инея деревья в институтском саду.

Шеф и Василий Никифорович сидят с телефонными трубками.

Доносится далекий голос Татьяны Васильевны:

— Папа, а у нас тропический шторм! Красота ужасная!

— Как себя чувствуешь?

— Отлично! Я уже не укачиваюсь!

— А объекты?

— Милы и добры, как морские свинки!

— Даже после катаклизмов и конфузов?

— Бывают повышенные тона, излишняя эмоциональность словоупотреблений, но я не обнаруживаю черт агрессии! Ты слышишь, папа?

— Вы дурно работаете! Мои расчеты показывают, что…

— Обождите, братцы! — сказал шеф в трубку. — Привет, Таня! Вы там не забывайте: несовместимость объектов — это все очень интересно, но главное — исследование поведения всей группы…

Ливень, вой и стон ветра, штормовой океан. Среди этого хаоса судна почти не видно. Только ходовые огни пляшут пляску святого Витта. Брызги взлетают до радиоантенн.

В радиорубке Татьяна Васильевна, Диоген и Маркони, который с наушниками на висках колдует у своего приемопередатчика и с пулеметной скоростью стучит на пишущей машинке.

Доносится голос Василия Никифоровича:

— А как со скрытостью наблюдения? Объекты не подозревают его?

«Профессор Угрюмов» резко кренится градусов на тридцать.

Диоген не удержался на ногах и полетел сперва в один конец рубки, а потом прямо на Маркони.

Татьяна Васильевна усидела, невозмутимо затянулась папиросой и решительно сказала в трубку:

— Нет! Пока нет! Я закрываю связь, папа!

Маркони отпихнул Диогена, взглянул на его белое, страдальческое лицо и заорал:

— Иди спать, очкарик! Сейчас мне за шиворот котлету выпустишь!

В радиорубку заглянул Петя Ниточкин, заорал:

— Маркони, мне ничего нет?

— Нет! Отдай Гришке Айсбергу! — Радист сунул Пете бланк радиограммы.

Ниточкин прочитал ее и заулыбался лукавой улыбкой, подмигнул радисту и заорал камбузнику:

— Диоген, отнеси капитану!

— Я сейчас не могу, мне не…

— Срочно! — приказал Маркони и подмигнул Пете.

В рубке склонился над штурманским столом капитан Кукуй. Он вглядывался в карту. Ему что-то не нравилось в ситуации. С мокрого капюшона плаща стекали капли. Лицо Фаддея Фаддеича напоминало людей с полотен Брейгеля-старшего — суровое и собранное. Затемненная лампочка над картой качалась, перебрасывая по морщинам капитанского лица тревожные тени.

Диоген вошел в штурманскую и положил перед капитаном радиограмму. В ней говорилось: «НЕ ЗАБУДЬ КУПИТЬ СИНГАПУРЕ БЮСТГАЛЬТЕРЫ РАЗМЕР СПРОСИ РАДИСТА ЦЕЛУЮ ТВОЯ МУМУ».

Капитан долго шевелил губами, потом вытащил из-под плаща очки, нацепил их, потом снял.

— Купить бюстгальтеры? — спросил он Диогена страшным, заговорщицким шепотом. — Это тест? По Солли — Розенкранцу — Айсбергу?

Диоген тоже надел очки и вылупился на капитана:

— Какой тест? Я не расслышал, — переспросил он.

— Я вот тебе сейчас расскажу, разгильдяй! — сказал капитан грозно и замахнулся на камбузника штурманской линейкой, но не удержал улыбки.

— Я… я… — начал было оправдываться Диоген и схватился за рот.

— Беги на подветренный борт, салажонок! — приказал капитан и крикнул вдогонку: — И не переживай, со всеми бывает!

В кабинете шефа шло обсуждение разговора с Татьяной.

Профессор ходил по ковровой дорожке, глухо стуча палкой.

— Мы обязаны вызвать, проявить взаимную агрессию объектов. Только тогда мы узнаем, что ее порождает, и вскроем нарыв…

— Что предлагаете?