— «Любите ли вы каверзные шутки?» — прочитал Гриша Айсберг.

Все присутствующие задумались. Гриша кусал ногти и морщил лоб. Ниточкин вдруг тупо, но внимательно начал рассматривать бюст профессора Угрюмова. Он даже привстал и провел по гипсовой бороде великого ученого пальцем.

— Чего ты на него так вылупился? — спросил Гриша, чтобы оттянуть время для ответа.

— Да вот смотрю на этого великого зоолога и думаю, что бюст у него потрескался и надо бы в ремонте заказать новый и пора снять с ученого размеры для ремонтной ведомости, — сказал Петя Ниточкин.

— Верно, — машинально произнес старший помощник, и все повернулись к бюсту профессора и начали рассматривать его, чтобы опять же оттянуть время и что-то сообразить.

— Но пожалуй, размеры можно и не снимать! — решительно сказал будущий судоводитель и безразличным взглядом скользнул по Грише Айсбергу.

— Почему вы так думаете? — спросил Фаддей Фаддеич.

— А наш радист все размеры бюстов наизусть знает, — сказал Ниточкин.

Гриша вспыхнул и настороженно уставился на Петю.

— Ах да, я забыл, — сказал Фаддей Фаддеич, и его старые глаза заискрились лукавством, как у мальчишки.

— Если вы намекаете, то… Я готов все объяснить! — сказал Гриша.

— Читайте свой вопрос! — сказал ему Саг-Сагайло.

— Нет уж! Сперва пусть все знают: моя жена познакомилась в магазине «Альбатрос» с женой радиста, жены подружились, часто встречаются, и оказалось, что у них одинаковые размеры бюстов, а я не помню размеров. И чужие не помню и свои…

— Успокойтесь, Григорий Михайлович, — сказала ему Татьяна Васильевна. — Многие мужчины не знают размеров. Это не страшно. Читайте вопрос.

Гриша пошевелил скулами, взял себя в руки и прочитал:

— «Что вы испытываете, когда находитесь в застрявшем лифте или туннеле?» К черту! — заорал он. — А у радиста записаны все размеры его, а значит, и моей жены. И мне кажется, здесь нет ничего особенного! Правильно я говорю, товарищ капитан?

— А кто тебе сказал, что мы здесь видим что-нибудь особенное? — с изумлением спросил Фаддей Фаддеич. И лицо его было невинным, как у младенца.

Гриша швырнул опросный лист под стол и вышел из кают-компании. При этом он врезал дверью в лоб Марии Ефимовны, которая оказалась в непосредственной близости от дверей в коридоре.

— Ты чего, самый первый на тосты ответил? — ласково спросила Гришу Мария Ефимовна.

— А вам какое дело? — спросил Гриша.

— Полки у меня в буфете не выдвигаются, — горестно сказала Мария Ефимовна.

— А мне какое дело? — спросил Гриша.

— Нужно новые делать, — вздохнула буфетчица. — А размер я и не помню — старая, склероз у меня, Григорий Михайлович… У радиста, что ль, размеры спросить?

— Откуда вы знаете? — прорычал Гриша. — Подслушивали?

— Чего знаю?

Гриша опять взял себя в руки и спокойно, монотонно объяснил:

— Моя жена, Ефимовна, дружит с женой радиста, они часто встречаются, потому что живут рядом, а бюсты у них адекватные, а я не знаю размеры, всегда забываю их, и когда рубашку, например, покупаю, то мне шею измеряют холодной рулеткой, а у радиста есть все номера моей, то есть — черт побери! — его жены, то моя жена прислала такую дурацкую радиограмму, и здесь я не вижу ничего не понятного.

— А кто тебе сказал, что я чего-нибудь не понимаю? — спросила Мария Ефимовна.

Татьяна Васильевна стирала у себя в каюте белье и попутно наговаривала на диктофон отчет за день: «Мне стало известно, что экипаж начал как бы испытание психологической устойчивости четвертого механика. Он является автором совмещения душевых кабин, через которые прошла уже значительная часть экипажа. Необходимо отметить, что капитан участвует в розыгрышах. Он мне сказал, что каверзные шутки веками применялись на море для определения психологической выдержки моряков…»

Вечером Гриша вышел на палубу и одиноко стал у релингов. В его руке, как обычно, был разводной ключ. Гриша глубоко задумался, глядя на море. Ибо, как спросил Маяковский: «Кто над морем не философствовал?»

Кучевые облака вздымались на огромную высоту, клубясь, быстро меняя очертания. Тени от облаков извивались на волнах. Вероятно, опять надвигался тропический ливень.

И вдруг в этом зыбко меняющемся мире Грише померещился парусник.

Парусник шел напересечку. Его паруса упруго вздымались над корпусом. Чем ближе подходил парусник, тем страшнее делалось Грише. Он тер и тер глаза, но сомнений не оставалось: вместо парусов на мачтах, и стеньгах, и реях реяли огромные бюстгальтеры — розовые, голубые и даже салатные.