И не бессмысленная. И еще не известно, как бы все сложилось, если б вы тогда не бросились за Тригориным. Так?

— Не знаю.

— Что вы смеетесь?

— Нет, ничего… Вы ее простили, да? И ее, и Тригорина?.. Давайте я вас покормлю, хотите? — вдруг предложила она.

Поднялись на лифте.

Вошли: она открыла дверь двумя ключами, два замка.

Геннадий смотрел растерянно себе под ноги.

— Тапочки какие-нибудь.

— Да нет, не нужно ничего. Идите так. Ну вот эти можете. — Она показала.

Прошли в комнату, гостиную, с круглым столом, с книжными стеллажами во всю стену.

— Располагайтесь. Вот кресло. А хотите. пошли на кухню со мной, поможете.

— Я книги посмотрю.

— Смотрите.

— Мы одни, что ли?

— Да. А что, вас это беспокоит? Родители вернутся часам к десяти, они в гостях сегодня.

— А ваша комната где?

— Там, — сказала она и смутилась,

— Покажите.

— Пожалуйста.

В небольшой комнате был письменный стол, тахта, где они, очевидно, спали с мужем, и тоже полка с книгами,

— Как мужа зовут?

— Борис. Вы его видели.

— Видел. А почему вы нас не познакомили?

— Не знаю.

— Он где сейчас? — Геннадий держал взятую с полки книгу — техническую, книгу мужа.

— В Москве, в командировке.

Потом они стояли оба в кухне. Алла собирала на стол.

— А вы правда не пьете? Почему? — спросила она.

— Да так, — отвечал Геннадий. — Видел в свое время много пьянства вокруг» И потом понял, что лишнее. Мешает.

— Мешает — чему?

— Работать.

— Странный вы человек. А друзья у вас есть?

— Ну, наверно.

— Нет у вас друзей. У режиссеров не бывает друзей, да?

Она вручила ему поднос и отправила в гостиную; сама с подносом пошла следом.

В гостиной он снова приник к стеллажам.

— Прошу за стол.

— Сейчас, минуточку.

— Я вам сегодня буду задавать вопросы, вы будете отвечать.

— Хорошо.

— Почему вы меня взяли на эту роль, только честно!

— Вы мне понравились.

— Вот уже врете. Как раз наоборот.

Я вам не понравилась, и вы решили, что хищница — это как раз моя роль. Это уж вы потом изменили трактовку.

— Ну, может быть. Но вы мне понравились в другом смысле. Как актриса.

— Опять неправда. Ну какая я актриса, Геннадий Максимович! Гена! Вы же прекрасно все понимаете! Актриса — это Арсеньева, Вот Павлик был актер! А я… просто красивая женщина. Ну надо же куда-то девать красоту, куда ее приспособить? Вот я и пошла в училище, в театральное. На сцену. Будем сегодня говорить с вами только правду, условились?.. Ну что вы там смотрите?

— Книги… Что делать с книгами? Прозевал время. Сейчас их уже ни за какие деньги не купишь…

— Хотите, сыграем?

— Во что?

— Сейчас я вам покажу. — Она подошла, достала с полки книгу. — Как там у нас в пьесе? Погодите… Вот. Страница сто шестьдесят пятая, строчки пятая и шестая. — Она закрыла книгу и протянула ему. — Не поняли? Строчки пятая и шестая.

Хлопнула дверь в передней, послышались шаги.

— Спокойно, — сказала Алла.

Пришли ее родители — папа и мама.

Папа был моложав, элегантен, в модных очках, походил на преуспевающего журналиста-международника. Мама несколько опрощала его своим провинциальным видом и хмурым выражением лица. Оба они вежливо поздоровались с гостем и, постояв с минуту в дверях, удалились. Мама позвала Аллу.

Геннадий тем временем прочитал строчки, указанные Аллой, нашел другие — для ответа. Когда она вернулась, он протянул ей раскрытую книгу:

— Строчка девятая, сверху.

Строчка состояла из одного слова: «Глупости».

Алла стояла рядом, совсем близко, отставив книгу, и смотрела на него с пугающей серьезностью.

— Поедем к тебе, — сказала она вдруг.

— Что?

— К тебе в общежитие. Куда хочешь, мне все равно… Ну что ты молчишь? Я тебе говорю, слышишь? — И она обняла его. — Ну что ты пугаешься? Пусть войдут, мне все равно. Ты жестокий человек, я все про тебя знаю, это на твоей совести Павлик Платонов, и ты уедешь от пас, как только тебя позовут. Все, все про тебя знаю и, вот видишь, люблю тебя. — Она теребила его за шею, заставляя склониться к пей. — Ну что же ты стоишь, как бревно! Обними меня!