Шрифт:
В.Высоцкий: «Ведь я всегда был окружен друзьями, казалось... а позвонить даже некому, с кем можно было бы поговорить просто по-человечески, безо всяких».
У Людмилы Абрамовой иной взгляд на это время: «Период 68, 69, 70-го годов — это годы, когда у него было равновесие. Равновесие естественного, здорового, высокого честолюбия со своими возможностями и с миром. Была большая, необыкновенная любовь, были друзья, было взаимопонимание с Любимовым... В это время ему меньше всего нужна была какая-то поддержка. Когда мы расходились, я Володе, как опора, как поддерживающее начало, была уже не нужна. Он твердейшим образом стоял уже на ногах».
Сердце обманутой женщины было полно обиды... Она не могла объективно оценить состояние мужа в тот период. Разве можно назвать «взаимопониманием» с Любимовым одну из бесед в конце 1968 года: «Если ты не будешь нормально работать, я добьюсь у
Романова, что тебе вообще запретят сниматься, и выгоню из театра по статье».
Следующий год будет не менее трудным и для Высоцкого, и для театра. В наказание за «вольнодумство» Театру на Таганке до 71-го года запретят любые гастроли.
ДАЙТЕ МНЕ СЫГРАТЬ ГАМЛЕТА! ДАЙТЕ ГАМЛЕТА!
1970—1971 гг.
В декабре 69-го года театр приступил к подготовке еще одного поэтического представления по стихам А.Вознесенского — «Берегите ваши лица». Поэзия Вознесенского и сценические интересы Любимова и на этот раз счастливо совпали.
В письме-аннотации к пьесе, отправленном в Министерство культуры, говорилось: «Тема пьесы читается соответственно как потеря человеком лица в обществе капиталистическом, заинтересованном в обезличивании человека, и, наоборот, — обретении каждым своего индивидуального образа в мире социализма». Такая формулировка была прикрытием, позволявшим надеяться на преодоление цензурных препон, создаваемых чиновниками от культуры.
Спектакль готовился в темпе: 11 и 12 декабря состоялась читка с участием автора, а 13 декабря прошла первая репетиция. Любимов задумал это представление как спектакль-репетицию, применяя известный прием «открытой режиссуры». Постановщик сидит во время спектакля на своем обычном месте — в десятом ряду, за столиком с лампой. Когда ему что-то не нравится, он включает лампу и начинает говорить, объяснять, спорить, иногда идет к сцене и там продолжает разговор с актерами... Перенимая методы В.Мейерхольда, Любимов задумал в этом спектакле показать «кухню» «Таганки»: «Мне казалось, зрителям интересно увидеть театральную кухню. С актерами я договорился об этом условии: пусть публика знает, что это открытая репетиция, и кому она не нравится, тот может сдать билет и деньги получить обратно в кассе. И публике объявляли это, и она шла именно на открытую репетицию». Таким образом Любимов ввел в представление собственное лицедейство в роли Режиссера, напоминая публике о том, что театральное искусство — это прежде всего игра.
Художник спектакля Энар Стенберг натянул на фоне голубого задника пять металлических тросов, разлиновав небо, как нотную бумагу. Актеры на пяти этих тросах на ярком фоне в черных костюмах восседали всемером, точно ноты на нотном стане.
Высоцкий участвовал как «соавтор» Вознесенского и как «сокомпозитор» Б.Хмельницкого. «Я изучил все ноты от и до» — эта песня звучала в первой части спектакля. А во второй части, в сцене, где речь шла об убийстве Кеннеди, на фоне кроваво-красного задника Высоцкий пел «Охоту на волков». И была у него сквозная через весь спектакль роль Поэта.
Весь декабрь и январь 70-го года Высоцкий активно репетирует.
28 января состоялся прогон спектакля для художественного совета театра, а 4 февраля сдача «Лиц» Главному управлению культуры.
Кульминацией спектакля стала песня «Охота на волков». Шел 70-й год, когда реакция все сильнее и сильнее наступала на демократические свободы, и поэтому эту песню-приговор зрители слушали в мертвой тишине. Ошеломленный зал не мог поднять руки для аплодисментов и повторял про себя: «Идет охота на волков! Идет охота!»
Театр (да и не только театр), его свобода уже давно были обложены красными флажками. А Высоцкий пел: «Обложили меня, обложили — Но остались ни с чем егеря!» Зал уже чуть не взметнулся аплодисментами, поверив в такой исход, только выстрел оборвал песню. И подкошенный Высоцкий тяжело упал на сцену, вывернув руку... Он так долго лежал, что зал оцепенело начал привставать со своих мест, с ужасом вглядываясь в его тело. Высоцкий поднялся, взял гитару...
Шквал аплодисментов долго не отпускал его со сцены. Стоял топот, рев, крик и просьбы повторить на бис. Ю.Любимов разрешил Высоцкому исполнить «Охоту...» еще раз...
А.Вознесенский: «Четыре часа длился этот удивительный спектакль. Высоцкий повязывал платок и превращался в тетю Мотю и объявлял, что «время на ремонте». И сквозь смех и шутку просвечивало предстоящее десятилетие гнилого застойного болота; он читал стихи из «китайского цикла», но это было о настоящем и будущем нашей страны. Он хохмил, уводил из серьезного в смешное, возвращал обратно, выворачивал, усмехался... Он был рядом. В луче прожектора, один на сцене, он читал «Монолог актера» и, срывая голос, страстно молил о провале.