Действенность того, что пытался делать Струэнзе, его несомненно дальновидных, если и непопулярных реформистских поползновений на социальную, экономическую и религиозную инфраструктуру датской жизни, в конечном счёте была возможной только благодаря неограниченной монархической власти датской короны. Если бы Кристиан поддержал Струэнзе, он мог бы быть, а таковым он себя считал, недосягаемым. Его поселили в покоях на первом этаже Кристианборгского дворца и назначили на должность «Директора по прошениям», что давало ему полную власть над всеми государственными отделами, главы которых могли связываться с королём только письменно. 15 июля 1771 г. Кристиан подписал указ, назначающий Струэнзе «министром Тайного кабинета» и придающий приказам министра «ту же законную силу, что и написанным нашей собственной рукой. Им следует немедленно повиноваться». Зависимость Кристиана от Струэнзе сама по себе была признаком его собственной умственной слабости.

Прогрессирующая психическая болезнь самого короля была решающим фактором в этой ситуации. Его мучили галлюцинации. Временами он сомневался в своём происхождении, предполагая, что на самом деле был плодом любовной связи своей матери с лордом Станопом. В другие времена он утверждал, что он сын короля Сардинии или советника французского парламента, с которым встречался в Париже; смешнее, что его матерью была императрица России и даже что на самом деле его матерью была его жена. Ещё он считал, что он был подкидыш, на которого заменили настоящего принца при рождении. Фредерик V на самом деле не был его отцом, и хотя Струэнзе пытался убедить его, указывая, как он похож на своего деда Кристиана VI, он всё-таки настаивал, что он не настоящий король, и однажды вообразил, что королевский совет собирается провозгласить его незаконность, и этому провозглашению будет предшествовать удар грома или даже землетрясение. Хотя он был крайне озабочен соблюдением и защитой королевского достоинства, он заявил, что не хочет быть королём, что королевские обязанности его тяготят, и во время поездки по Европе, когда они были в Антверпене, он предложил Струэнзе вместе убежать.

Он всё ещё был поглощён своим телосложением, используя все способы, какие только мог придумать, чтобы сделать своё тело крепче, пощипывая кожу, поколачивая её, пытаясь сделать её непроницаемой, как мрамор, невосприимчивой к ударам шпаги или выстрелам. Настоящий мужчина, считал он, охотно подвергает своё тело физическим пыткам, даже мученичеству. Он подпрыгивал высоко вверх и бегал по садам вокруг дворца во всякое время дна и ночи, бился руками и даже головой о стену, пока не начинала течь кровь. Иногда он натирал живот снегом или льдом или даже порохом, а в другой раз жёг кожу горящими деревяшками.

Его живое воображение не знало границ, и он погружался во всё время меняющийся калейдоскоп фантазии, который заканчивался реальным или воображаемым насилием. Он находил выход своим агрессивным побуждениям, разбивая окна своего дворца или ломая мебель в церемониальных залах. «Сегодня утром король, — писал граф Рантсау Гахлеру 20 июня 1771 г., — один гулял со своими молодыми друзьями. Так как в его личных покоях никакой мебели уже нет, он сделал вылазки за мебелью в соседние. Этим утром он обошёл все наши помещения, вламываясь в них и заглядывая внутрь. Кончилось тем, что они сняли с петель рамы в двух окнах и сбросили их вниз. Можно смеяться или рыдать, но обстановка за обедом была ужасная». Она не могла улучшиться от привычки короля либо задерживать обед на несколько часов, или часто внезапно вставать из-за стола до того, как обед заканчивался; слуги получали инструкции пытаться помешать ему встать со стула. В этих варварских буйствах Кристиану помогал его чёрный паж, Моранти, выходец из датской колонии Золотой берег, и его подруга, которая однажды в воскресенье вышвырнула содержимое одной из комнат в Хирсхольмском дворце с балкона вниз во двор. Похоже, что в последний момент остановили короля, который хотел вышвырнуть и Моранти, и свою собаку Гурмана, к которой Кристиан был особенно привязан. Любимым занятием молодого монарха была борьба с Моранти, они катались по полу, кусаясь и царапаясь, хотя Кристиан редко оставался побеждённым, разве что он этого хотел.

Струя мазохизма у него в характере объясняет странную стычку, в которой был замешан сотрудник Струэнзе Брант, который обычно потакал королю. Когда Брант обедал за королевским столом, король внезапно угрожающе закричал: «Я собираюсь вас отколотить, граф, вы меня слышите?» Брант ничего не ответил, но когда обед закончился, и Струэнзе, и королева выразили своё неодобрение королю за то, что он без всякого повода оскорбил Бранта. «Он жалкий трус, — закричал Кристиан, — и я его заставлю мне повиноваться».

Позже в тот же вечер Брант сам пошёл в королевские покои и вызвал короля на дуэль. Кристиан принял вызов, отверг шпаги и пистолеты и согласился на кулачный бой. Несмотря на любовь короля к наказаниям, на этот раз он получил гораздо больше того, на что рассчитывал. Он был избит так сильно, что в конце концов корчился на полу, умоляя о пощаде. Брант «колотил его без жалости, оскорблял его словами и самым безжалостным образом угрожал ему; он осыпал его проклятиями, боролся с ним и в конце концов довёл его до того, что тот попросил пощады. Наконец он оставил его сильно избитым и ещё больше испуганным».

Ещё чаще буйные картины были продуктом его воображения. Он рассказывал, как он в безумии носился по дворцу, движимый намерением убить первого встречного, оскорбляя людей, оплёвывая их, давая им пощёчины и даже швыряя в них тарелки и ножи. Он воображал, что он бегает по улицам, бьёт стёкла, убивает прохожих, ходит по борделям, сражается с ночной стражей и связывается с негодяями, принимая участие в самых извращённых действиях. Просыпаясь утром, он заявлял, что ночью убил шесть или семь человек. Может быть, думая о своём романе с «Екатериной-гамашами (гетрами?)», он выдумал другую любовницу, которую он называл де Ла Рока. По словам Кристиана, она была высокая, здоровая и сильная, больше похожая на мужчину, чем на женщину, с большими руками, развратное и пьяное создание, с которой, как король воображал, он шатался по улицам, избивая людей, получая побои в свою очередь и напиваясь допьяна. Ночами он часто не спал и часами без конца рассказывал о своих фантазиях тем, кто соглашался слушать. Он пытался выискивать людей одного склада с собой, тех, кого он называл «Comme-Ca»: актёров, солдат, матросов и бродяг.

Его швейцарский наставник Ревердиль, который вернулся ко двору, сначала нашёл его разумным и рассудительным, но при более близком наблюдении обнаружил, что психика его очень расстроена. «Вы Брант, — сказал он мне, потом перешёл на быструю и невнятную болтовню, повторил несколько стихов из „Заиры“, которую мы вместе читали четырьмя годами раньше. Затем он сказал: „Вы Дениз, вы Латур“ — французские актёры, которые были у него на службе; наконец он понял, кто я такой».

Ревердиль замечает, что настроение короля бешено колебалось, быстро переходя от состояния дикого возбуждения до глубокой депрессии. Англичане, сказал Кристиан в момент подъёма, смотрели на него, как на бога; и он считал, что как король он затмевал всех остальных монархов. Затем настроение его изменилось, и он заговорил о себе как о «маленьком человеке» («der kleine Mann») и даже подумывал о том, чтобы покончить с собой. Когда они гуляли около дворцового озера, король воскликнул: «Но как я могу это сделать, не вызвав скандала? И если я так поступлю, не буду ли я ещё несчастнее? Мне что, утопиться? Или разбить голову об стенку?» Ревердиль решил, что лучше попытаться его ублажить. «Сделайте так, — сказал он королю, — как по-вашему будет лучше». На следующий день король предложил прокатиться на лодке по озеру. «Я хотел бы в него прыгнуть, — сказал он печально, — и чтобы потом меня очень быстро вытащили обратно», добавив по-немецки (так как обычно они говорили по-французски): «Я запутался»; «У меня в голове шум»; «Я не совсем в себе». Когда по его просьбе Ревердиль попытался почитать ему, он не смог сосредоточиться. Он сидел, уставившись прямо перед собой, и пробормотал: «Струэнзе, он любовник королевы? Может, прусский король спит с Матильдой? Или это Струэнзе?».