Такие яркие фантазии, очевидно, были навеяны неотступными мыслями о том, кто он такой. Если он не был сыном своего отца, может, он был одним из шести особых созданий, рождённых с моральной слепотой, цели которых могут быть достигнуты только путём потворства своим желаниям заниматься развратом и самоистязанием не потому, что такие действия доставляли удовольствие, но потому что они были в какой-то мере истинной целью его жизни? Обычные события в жизни, как и люди вокруг него — это иллюзия. Не было ли, спрашивал он у Струэнзе, после смерти ещё чего-то, отличного от того, что нам говорят учителя религии и философии?

Хотя в своей основе характер у него был трусливый, в противовес этому он пытался изображать из себя настоящего мужчину, считая, что по-настоящему мужественный человек ни перед чем не остановится. В самом деле, бывали моменты, когда он казался нормальным, но он был подвержен внезапным изменениям настроения, когда его гнев направлялся на самых близких ему людей. Он был так недоверчив и подозрителен и так легко обижался, что даже самые близкие слуги могли быть немедленно изгнаны. Он не терпел никакого противоречия и злился, если кто-то из окружающих пытался убедить его, что сказанное им — всего лишь плод воображения. От их советов он мгновенно впадал в меланхолию и даже в слёзы, но долго это не продолжалось. Он не слушал ни свою жену, ни Струэнзе, ни Бранта, ни своего камергера Варенштальта; на самом деле он даже заставлял Варенштальта сопровождать его в вылазках по городу, когда рыскал по улицам и разбивал окна, среди них и окна его бывшего наставника графа Ревентлова.

Бернсдорф высказал Струэнзе предположение, что выходки короля были результатом переходного возраста, и он их перерастёт, но Струэнзе был другого мнения. Он посоветовал королю принимать холодные ванны, но это не помогло; кажется вероятным, что время от времени в качестве успокаивающего применяли опиум. Струэнзе приобрёл такое влияние над разумом своего августейшего господина, что именно ему король поручал обыскивать свою спальню, чтобы удостовериться, что в комнате не прячется убийца. Но у Струэнзе появлялось всё больше врагов, и не только среди придворных, но особенно среди тех, кто завидовал власти, которую он получил, и кто возражал против реформ, которые он проводил в управлении Данией.

Таким образом, власть Струэнзе целиком зависела от расположения всё более психически неуравновешенного монарха, предосудительные поступки и разнузданность которого по понятным причинам королева и министры пытались скрыть. Из-за экстравагантного поведения короля они пытались, вполне естественно, ограничить доступ к его особе тем, кто мог бы понять состояние его психики. Поступая так, они дали оружие в руки своим критикам, которые считали, что они порабощали короля и делали из него своё орудие. Ходили слухи, что Кристиана одурманивают. Но если Струэнзе мог скрывать от общественности действительное положение при дворе, то он не смог скрыть своё собственное предосудительное поведение, вести о котором скоро прогремели по всем дворам Европы. Хотя у Струэнзе была другая любовница, мадам фон Галер, жена генерала Петера фон Галера, на двадцать семь лет моложе своего мужа, королева была совершенно без ума от своего любовника и, вероятно, понимая неустойчивость психики короля, позабыла всякую осторожность:

Струэнзе осыпал её подарками, такими, как пара надушённых подвязок и свой миниатюрный портрет, который она днём носила на шее, а ночью засовывала в книгу и клала её под подушку. Он заставил короля учредить специальный орден рыцарства, носящий её имя.

Но везде были шпионы, враждебно настроенные по отношению и к королеве, и к министру. Когда 7 июля 1771 г. Каролина родила дочь, принцессу Луизу, памфлетисты и сатирики Копенгагена поставили под сомнение её отцовство. В письме из Вены леди Мэри Кук заметила, что скандальное поведение королевы доводит её датских подданных до грани мятежа в пользу наследного принца Фредерика.

«Не было датчанина, — заметил Ревердиль, — который не считал бы личным оскорблением то, что он подчиняется власти, единственным основанием которой был скандал в королевской семье». Пресса, освобождённая от цензуры, начала сатирическую кампанию против министра, который дал ей свободу. Струэнзе завёл себе врагов во всех слоях общества и из-за своего высокомерия потерял сторонников даже среди собственных друзей. Сэр Роберт Марри Кит писал 6 октября 1771 г.: «Народ любит короля, и он крайне возмущён передачей власти человеку, возвышение которого так неприлично… Сейчас он стал очень уязвимым со многих точек зрения, и кое-кто, кто не осмеливался даже смотреть на него, теперь стряхивают с себя подчинение вместе с благоговением, которое было так необходимо для поддержания его неограниченной власти».

Немногие революции были столь предсказуемы, так что даже её главные жертвы заранее обсуждались, что они смогут сделать, если потеряют власть. Каролина Матильда размышляла, не могла ли она стать певицей. Но когда революция действительно наступила, она была устроена небольшой группой любителей-заговорщиков. Слухи о том, что Струэнзе задумал добиться отречения или даже смерти короля, чтобы жениться на королеве и захватить верховную власть, проникли во дворец Фредериксборг, где жила вдовствующая королева Юлиана Мария и её собственный больной сын, наследный принц Фредерик. Наставник Фредерика Ове Гульдберг помог подготовить заговор, чтобы избавиться от ненавистного министра.

Случай представился на костюмированном балу вечером 17 января 1772 г. Следующим утром в четыре часа главные заговорщики все собрались в покоях вдовствующей королевы. Некто Енсен провёл их невооружённых в спальню короля, где они разбудили королевского камердинера Бригеля. Так как дверь к королю была заперта, он подвёл их к тайному входу, который сначала, встревожив их, он отказался открыть. Они испугались и проявили признаки паники: Гульдберг выронил одну из свечей; королева-мать неожиданно потеряла сознание, её сын шлёпнулся в ближайшее кресло. Рантсау, который сохранил самообладание, объяснил камердинеру, что их цель — спасти короля от его врагов, и когда они гарантировали безопасность короля, им разрешили войти в комнату.