— Да ну тебя, Наталья, в самом деле! Да было бы что серьезное, я бы вот так сидела и точила с тобою лясы?

Я немного успокоилась. Поговорили о моих делах, потом, спохватившись, тетя Ляля сообщила потрясающую новость. Дядя Костя решил жениться. Мы всесторонне обсудили этот вопрос, и намерение дядино одобрили. Сколько можно жить бобылем! А Марина уже большая, все поймет.

— Но вот как будет с бабушкой? — спросила я.

— А маму я заберу к себе, — ответила тетка.

Я почувствовала ее скрытую неприязнь к будущей жене брата и стала более подробно выспрашивать про эту Валентину Валерьяновну.

— Что тебе сказать, — задумалась тетя Ляля, — она портниха, очень хорошая. Работает у Одинцовой в швейной мастерской и дома подрабатывает. Недавно разыскала младшего брата и выписала к себе из Болгарии, кажется. Она и ее муж (он умер давно) жили с нами на Антигоне.

Я порылась в памяти, но никаких следов ни Валентины Валерьяновны, ни мужа ее там не было.

Тут появился из соседней комнаты Петя, возвратилась из лицея Татка, и о предстоящей свадьбе я больше ничего не узнала.

Татка потащила меня в свою комнату, тормошила, обнимала, прижималась личиком и не уставала повторять:

— Как я по тебе соскучилась!

Петя ходил вокруг нас, все рассказывал про какого-то нового приятеля.

— Я тебя обязательно с ним познакомлю.

Я отмахивалась. Примерно через полчаса в комнату вошла озабоченная тетя Ляля, стала рыться в аптечке, звенеть пузырьками и ампулами. Мне сухо сказала:

— Позвонил Саша, просил приехать.

Я всполошилась:

— Маме плохо!

— Знаешь, — сказала тетя Ляля и отвела глаза в сторону, — будет лучше, если ты останешься у нас. Понадобишься дома — я позвоню. Тогда приедешь.

Я запротестовала, кинулась одеваться, но тетка осталась непреклонной.

— Я сказала, сиди здесь, значит сиди здесь. Все.

Она ушла, а я долгих два часа не находила себе места. Они окутали мамину болезнь тайной! Мерещились ужасы — туберкулез или что-то в этом духе. Тата развлекала меня, как могла, да только плохо у нее получалось.

Вернулась тетя Ляля, привезла записку от Саши. Он писал: «Наталья, очень тебя прошу, поживи у Ляли, она согласна. Домой приезжать не надо, с мамой ничего страшного нет, но будет лучше, если ты несколько дней проведешь на Порт Сен Клу».

Что за чертовщина! Тетя Ляля все время была недовольна, отвечала невразумительно, потом не выдержала и раскричалась:

— Хандра у нее! Хандра, ясно или нет? Будешь сидеть у нас, пока она не соизволит справиться со своим настроением. Не хватало, чтобы она еще и тебя принялась мучить!

Вон оно что. Они боялись, как бы мамина хандра на меня не перекинулась. Я сказала тетке:

— Ляля, ты на маму сердишься. За что?

— Пусть не распускается! Ишь, впала в черную меланхолию! Будто другим легче. Будто другие живут в раю.

Если бы она беспокоилась, намекала на пошатнувшееся мамино здоровье, я бы не осталась ни минуты. Но она явно злилась, бурчала под нос: «Тоска у нее, видите ли, затосковала». Хлопала дверцами буфета, накричала на Петю, что он три часа сидит в ванной, а она не может помыть руки, хотя Петя зашел туда пять минут назад. Чем больше она буянила, тем ровнее стучало мое сердце. На людей по-настоящему больных так не сердятся. Я решила подчиниться Сашиному распоряжению, лишь бы никого не гневить. В результате провела у них целую неделю.

С братом и сестрой мы как бы заново обрели друг друга. Нежно целовались с Таткой. Потом я рассказала им про свою работу в молочной лавке, и Татка смотрела на меня с ужасом. Петя — боже мой, да он стал совсем взрослый, усы вон пробились, — слушал, щурился:

— Эх, Наташа, скоро нас всех это ждет.

— Вот такая же лавка? — широко раскрывала глаза Тата.

— Да, что-нибудь в этом роде.

Улучив момент, он шепнул:

— Только честно скажи. Ты в лавку назло пошла?

— Ага! — неизвестно чему радуясь, ответила я.

Было приятно, что он по-прежнему лучше всех понимает меня и сочувствует. И в отношениях с сестрой у него появилась нежность. Татка тоже смотрела на брата любовно, а когда тетя Ляля позвала его зачем-то в другую комнату, спросила:

— Правда, Петенька стал очень милый? И на француза похож, ты не находишь?

Чтобы не огорчать ее, я подтвердила:

— Да-да, верно, я сразу это заметила.

Поздно вечером, когда тетя Ляля, уходя спать, крикнула, чтобы мы не засиживались, разговор зашел о Фиме.