Такого голоса у Антонины Степановны Сима еще не слыхала.

Вытирая нос и лицо прозрачным платочком, она рассказала историю, древнюю, как мир. Два года дружила с одним студентом, Юрием, любила его, первый раз любила. Они хотели пожениться, когда он окончит техникум. И вот он окончил и уехал на работу в Канск. Договорились, что все устроит с квартирой, а весной Сима приедет к нему. Она всегда любила его, ждала, а что часто ходила на танцы, так это просто так. И покупателям иногда грубила, и Антонине Степановне дерзила — тоже так… Не хотела совсем, не со зла, а так, неизвестно почему. И с Гречихиным пошутила нехорошо, глупо. А он, он очень хорошо отзывался об Антонине Степановне, очень даже хорошо, все расспрашивал. И вот узнает она, Сима, через подруг, что месяц назад Юрий женился в Канске. И так тяжело, так горько стало! Не хочется жить. Теперь уж вся жизнь ее испорчена. А она, Антонина Степановна, добрая. Это Сима поняла только сейчас. Никогда больше не будет между ними недоразумений. Они будут работать дружно, потому что теперь для нее, Симы, ничего нет, кроме работы.

Антонина Степановна слушала и в душе улыбалась.

Пустые скамейки стояли вокруг фонтана. В чаше его мокрый снег с окурками. На краю голая купальщица, по колени в снегу, присела, завела руки назад, готовясь нырнуть. На голове ее, на плечах таяла ледяная корка из остатков снега, на подбородке висела большая сосулька. Шумели березы, а за ними шумел город, а за городом шумела тайга.

Антонина Степановна ласково и молча гладила по голове Симу и думала о том, что эта Симочка счастливая. У нее же бесценная молодость. У нее все еще впереди. У нее весна жизни — тревожная, шумная, горячая. А у нее, у Антонины Степановны, уже ненастная осень.

С легкой завистью она прижалась к Симе, словно греясь около нее.

Они поднялись. Сима всхлипывала все тише, и как-то становилось на душе у нее теплее — не то от рук Антонины Степановны, не то оттого, что выплакалась.

Стемнело. Зеленая звезда над сквером шевелила усиками. Смутно виднелись шедшие темные фигуры — маленькая, сутулая и высокая, стройная.

Когда Андрей Петрович и Верочка пришли с кладбища, комната показалась им холодной и пустой.

Верочка, семнадцатилетняя, худенькая, не снимая пальто, из которого успела вырасти, опустилась на кровать. Андрей Петрович медленно стянул с себя синий плащ, повесил у дверей на гвоздь.

Андрею Петровичу сорок шесть лет. Он уже лысый, и только на затылке остались светлые волосы. На измятом, бледном лице посверкивают очки. К морщинистому лицу никак не подходит еще по-молодому стройная фигура.

Он судорожно потер щеки: не верилось, что навеки ушла Надя, жена.

Андрей Петрович осмотрел комнату и поднял с пола пестрый поясок Нади, бережно повесил на спинку стула. На проволочных плечиках в углу висят ее платья. На вешалке — коричневое пальто, от него еще пахнет духами. На столе лежит голубая расческа, тетрадка с последней ролью из комедии «Свадьба с приданым» и катушка черных ниток с воткнутой иголкой. Как будто вышла хозяйка за хлебом в магазин и вот-вот вернется, примется стряхивать с шапочки дождинки, весело скажет:

— Ну, заждались? Сейчас разогрею, будем обедать. Опять очередь в магазине!

Андрей Петрович глянул на ссутулившуюся Верочку, — она смотрела в пол, ничего не видя, — сел рядом, обнял. Верочка прижалась, закрыла глаза, а он, как маленькую, качал ее, убаюкивал.

— Разденься, — шепнул он.

Верочка не ответила.

Андрей Петрович расстегнул пуговицы на ее пальто. Она с усилием поднялась, и он снял пальто. Верочка опять опустилась на кровать, сбросила сырые туфли, испачканные кладбищенской глиной, и легла. Андрей Петрович укрыл ее, сел рядом. Измученная Верочка сразу уснула.

Темнело. Летели птицы на юг. Грустно было слышать их тревожные крики в темном небе, их посвисты, зовы, шум крыльев. Холодный ветер с гор зацепил под окном за куст газету, яростно трепал, и она, треща, облепила полуголые сучья.

Андрей Петрович тихо поднялся, закурил старую трубку и принялся ходить, не зажигая света. Он ходил и вспоминал Надю.

Вышла она замуж рано. Вскоре у нее родилась Верочка. Муж ее, Милованов, оказался человеком сухим, ревнивым. Он требовал, чтобы Надя бросила сцену и сидела дома. Ему, инженеру, было непонятно, почему театр занимал главное место в ее жизни.

Надя была зеленоглазая, с жесткими прямыми волосами, которые приходилось всегда завивать. У нее была фигура спортсменки.

Встречаясь с Надей, Андрей Петрович начинал неудержимо улыбаться и поправлять галстук и очки. Ей было двадцать пять лет, а ему тридцать шесть. Он приносил ей за кулисы цветы и ничего не говорил.

Однажды в яркий майский полдень Надя встретила его в парке меж серебристых елей. Андрей Петрович был мрачен: в газете разругали его за последнюю роль. Смеясь, Надя сказала: