— Ладно, ладно! — отмахнулся Тарелкин. Он из умывальника, привешенного к забору, мочил лохматые волосы. Причесавшись, нарядился в новые светлые брюки, в спортивную, из синего вельвета, куртку с «молнией».

В калитку заглянул Ванюшка. Он обладал здоровенными ручищами, широченной грудью, железными мускулами и совсем мальчишеским, даже нежным лицом. В школе он учился вместе с Тарелкиным, но, когда ухитрился остаться в шестом классе третий раз, ушел из школы и теперь работал грузчиком на мебельной фабрике. К любой учебе он испытывал просто отвращение.

Сейчас Ванюшка явился к Тарелкину щеголем. В кармашек черного пиджака он затолкал вишневый георгин. У лепестков были белые кончики — от этого георгин казался седым.

— Опять налакаетесь, зальете глаза! — закричала мать.

— Что вы, что вы, мамаша! За кого вы нас принимаете? — изогнулся Ванюшка. — Культурненько потанцуем и — домой.

На тротуаре ждал краснодеревщик Юрка. Его очень ценили на мебельной фабрике. Этот губастый разбитной парень в парусиновом костюме, несмотря на свои девятнадцать лет, был скуповатым и хозяйственным и уже копил деньги для будущей женитьбы. А жениться он запланировал в тридцать лет.

— Куда двинем, шарлатаны? — спросил Тарелкин. Он высоко подпрыгнул, сорвал ветку над головой.

— Сначала завалимся в «забегаловку», если у вас есть гроши, а потом в сад, — предложил Юрка.

Стояли тихие сумерки. В палисадниках клубилась желтеющая, но все еще пышная зелень. Деревья шапками листвы переваливались через изгороди, как переваливается букет через края кувшина. Сады оцепенели, точно к чему-то прислушивались. Из палисадников так крепко пахло душистым табаком, что казалось: еще миг, еще усилие — и глаз увидит клубящийся запах.

Тарелкину было необыкновенно хорошо. Заложив руки за спину, он тихонько шел, насвистывая.

В «забегаловке» толпились люди, тускло горела единственная лампочка, в клубах дыма кто-то хрипло ругался. Стоял противный запах водки и соленой рыбы. Тарелкин взял три стакана водки и три кружки пива. Пена шапками оплывала через края тяжелых кружек, шмякалась на пол белыми лепешками.

— Поехали за орехами! — чокнулся с приятелями Тарелкин и, содрогаясь, начал пить. — Ну, сила! — с трудом выдохнул он и минут через пять скомандовал: — А ну, ребята, слушай сюда! Двинем еще!

— У меня в кармане — вошь на аркане, — торопливо объявил Юрка, незаметно щупая пачку денег. Он сегодня получил за стеллажи, сделанные известному в городе профессору.

— Ерунда! Я плачу! Шофер всегда с деньгами!

— Глотаешь рубли, а выплевываешь полтинники? — бросил старик с желтыми от курева усами.

— Деньги что голуби: улетят — прилетят! Иди, папаша, хлебни с нами! — и Тарелкин браво хватил:

Хохоча, вывалились на улицу.

Из мрака доносилось грозное погромыхивание. Тарелкин на миг подумал, что хорошо бы сейчас всем сидеть на крыльце, следить за молниями и рассказывать что-нибудь такое, от чего дух захватывало бы. Но приятели, шатаясь, побежали к трамвайной остановке. Трамвай был полон: люди стояли даже на ступеньках.

— Вперед! На штурм! — закричал Тарелкин. Он пытался пристроиться на подножке.

— Колька! Брось! Сорвешься, гад! — орали Ванюшка и Юрка.

Трамвай резко дернулся, и вся толпа ахнула: Тарелкин свалился. Трамвай потащил его, и у всех перехватило дыхание. Чудилось, что колесо уже отхватило ногу Тарелкину, потом руку, а вот и… Но трамвай ушел, а Тарелкин поднялся на колени, сплюнул и высморкался. Толпа ринулась к нему.

— Колька?! Жив?! Здоров?! — кричал Ванюшка бабьим голосом, ощупывая ему руки и ноги.

— Оставь прихоть — ешь курятину. — Тарелкин выдавил улыбку на спекшихся губах. Он уже протрезвел и весь дрожал.

Ванюшка отер со лба пот и неожиданно, от всей души, влепил Тарелкину оплеуху. Другую припечатал Юрка.

— Без руки мог остаться! Без ноги! — сыпались на него затрещины.

Избивали от радости, от облегчения, оттого, что заставил пережить эти сумасшедшие секунды. А Тарелкин мотал головой от оплеух, смеялся, и по щеке его сползали слезинки. Так ему, балбесу, и надо, так и надо! Эти удары даже доставляли удовольствие.

— Дайте ему хорошенько! Дайте! — кричали вокруг.