Вскоре с берега и с «Паломницы» подошли шлюпки, и палуба пиратского корабля загудела от топота босых ног, башмаков и ботфортов. Разбойники размещались, кто где хотел: на верхней палубе, на шканцах, на юте и на баке; одни расположились на внутренних трапах, другие — на рустерах, третьи — на стволах орудий; кто-то оседлал ящик, кто-то — бочонок, кто-то — перевернутое деревянное ведро. Несколько человек повисли на вантах, а юнги забрались на марсы.

Первым слово взял капитал. Он был краток.

— Джентльмены, — сказал он, подняв руку, — ночью произошел случай, требующий специального разбирательства. Собрание будет вести квартирмейстер. Он и изложил вам суть дела.

Дик Тейлор вышел на открытое пространство у грот-мачты.

— Друзья! Утром бомбардир Чарлз Эванс обратился ко мне с жалобой на преступные, как он сказал, действия боцмана Бенджамина Хэлси. Ты здесь, Чарли?

— Да, — отозвался бомбардир.

— Подойди сюда.

Эванс отодвинул плечом матроса, стоявшего у него на пути, и вышел к грот-мачте.

— Ты настаиваешь на рассмотрении указанной жалобы?

— Да.

— Это твое право, — кивнул Тейлор. — Бен, ты здесь?

— А как же! — отозвался боцман.

— Подойди.

Хэлси с явной неохотой поднялся с анкерка, на котором сидел, и, бормоча себе под нос лишь одному ему слышимые ругательства, вялой походкой приблизился к квартирмейстеру.

— Бен Хэлси, — сказал Тейлор, — знаешь ли ты, в чем обвиняет тебя Чарлз Эванс?

— Нет.

— Чарли, — квартирмейстер повернул голову в сторону бомбардира, — изложи суть своей жалобы.

Эванс поискал глазами Барни и, не обнаружив его, попросил квартирмейстера вызвать пленного капитана. Когда последний, сопровождаемый оскорбительными замечаниями отдельных разбойников, подошел к грот-мачте, бомбардир громко объявил:

— Джентльмены! Вам известно, что все мы, от капитана до юнги, должны пунктуально соблюдать правила, принятые нами. Одно из этих правил гласит: «Пощада будет дана тому, кто попросит. Никто не смеет посягать на жизнь пленника или дурно обращаться с ним после того, как ему была подарена жизнь. А тот, кто нарушит это правило, будет наказан пятьюдесятью ударами плети или так, как решит команда». Я прав?

— Да-а! Конечно! — раздался хор голосов.

— Вчера вечером, — продолжил бомбардир, — наши люди захватили бригантину. Ее капитану — он стоит здесь, перед вами, — была подарена жизнь. И что же?

— Что-о?! — закричали пираты.

— Этой ночью боцман пытался его убить!

От носа до кормы по судну прокатился сдержанный гул: одни осуждали поступок боцмана, другие, наоборот, сочувствовали ему.

— Бен Хэлси, ты признаешь, что покушался на жизнь пленного капитана? — спросил квартирмейстер.

— Да, — в ответе боцмана слышался вызов.

— Не объяснишь ли ты нам мотивы твоего поступка?

Хэлси провел ладонью по потной шее, потом тяжелым взглядом уставился на капитана Барни.

— Объяснение тут одно, — проворчал он.

— Говори громче! — закричали с юта. — У тебя что, от волнения голос пропал?

— Повторяю: объяснение тут одно. Этот негодяй, — боцман с ненавистью указал пальцем на пленника, — едва не погубил наших людей. Вместо того, чтобы сразу сдаться, он велел стрелять по нашей шлюпке.

Пираты снова зашумели.

— Тихо! — рявкнул квартирмейстер и, выхватив пистолет, выпалил в воздух. — Я сказал — тихо! Кто желает высказаться?

Голоса смолкли.

— Что, нет желающих?

— Есть вопрос! — поднял руку трубач Саймон Блейк.

— Спрашивай.

— Кто пощадил капитана бригантины?

Тейлор сунул пистолет за пояс и взглянул исподлобья на трубача.

— Пощадили его те, кто захватил. В их числе был и я.

— Капитан Брэдли подтвердил это решение, — добавил бомбардир, — и, со своей стороны, гарантировал пленнику неприкосновенность. Таким образом, боцман не только нарушил правило, под которым, кстати, стоит и его подпись; он игнорировал также решения квартирмейстера и капитана, показав своим поступком, что они для него — не авторитет.

Речь Эванса вызвала неоднозначную реакцию участников собрания. Страсти накалились. Нашлись такие, которые высказывались за немедленное бичевание боцмана. Другие резко возражали. В конце концов, решили предоставить слово пленному капитану.

Джон Барни скользнул взглядом по одутловатому, обезображенному лицу боцмана. Больше всего на свете ему хотелось видеть этого разбойника с петлей на шее, но элементарная осторожность требовала, чтобы он свидетельствовал в его пользу.

— Я убежден, — сказал Барни, обращаясь к участникам собрания, — что вина мистера Хэлси не столь уж значительна. Хмель, ударивший ему в голову, стал главной причиной того, что он сделал. Если бы мистер Хэлси не довел себя до такого состояния, когда уже невозможно отличить ствол пистолета от горлышка бутылки, он вел бы себя гораздо сдержаннее.