Мед разлили в оловянные кубки.

— За что пьем? — спросил Андрей.

— За здоровье, конечно, — решительно тряхнул смоляными кудрями боярин.

Кубки глухо брякнули. Сотрапезники крякнули и одновременно отерли усы.

— Как медок княгинюшки?

— Хорош! Давно не пивал такого, — похвалил Андрей. — А что, княгиня благословила сына?

— И она, и епископ Кирилл одобрили выбор князя.

— Дела-а, — удивленно протянул Андрей. — Наливай, Дмитрий Фролыч, еще, а то понять не в силах князей наших. Их татары бьют, а они к ним на поклон да еще и в родственники просятся.

Выпили еще по одной, а потом еще… На душе потеплело, не такой уж дикой и далекой казалась степь, и поездка в далекий город Сарай не казалась опасной… Потрескивал костер, гомонел народ за трапезой.

— А тебя на кой ляд к бусурманам потянуло? — в свою очередь поинтересовался боярин Дмитрий.

Андрей, чуть помявшись, ответил:

— Своей волей еду. Кровник мой в Сарае обретается. Пока его жизнь не возьму, своя жизнь не в милость.

Помолчали.

— Я твоего отца Романа Федоровича знавал. Жив-здоров ли? — нарушил молчание боярин Дмитрий.

— Здоров, виделись недавно…

— Слышал, он в князья вышел. Правой рукой эмира Булгарии стал.

— Чести много, да забот во множестве, — нехотя ответил Андрей.

— Так и ты теперь князь…

— Я — воевода городецкий, им и останусь, — с раздражением отозвался Андрей. Он опрокинул чашу с вином, крякнул и, обрывая разговор, предложил: — А давай-ка, боярин, почивать. Ночи коротки, а сил поднабраться надобно.

Дмитрий Фролович понимающе кивнул. Он завернулся в плащ и, положив голову на седло, быстро забылся сном. А Андрей еще долго сидел у затухающего костра, глядя на яркие и такие близкие звезды, и размышлял. Он не мог понять, почему князья русские так льнут к Орде. Одаривают ханов, позволяют безнаказанно разорять Русь, да еще и пытаются породниться. «Может, смерть Цветаны застит глаза и я чего-то не вижу? Отец тоже призывает смириться… Ну, нет! Я не склоню головы пред татарским мечом, как не склонил ее кровный отец мой — великий князь Юрий Всеволодович!»

3

Хан Неврюй оказался низеньким, толстеньким, смуглым, улыбчивым человеком. Ходил он важно, возложив руки на солидный живот, говорил быстро, и разобрать слова, сказанные им, было сложно. Толмач боярина Дмитрия Фроловича часто путался в них и изрядно перевирал. Но общий смысл был ясен: хан отдает свою дочь Газель за князя Глеба Васильковича. Калым за невесту хан назначил умеренный, сам же в приданое, и это уже по русскому обычаю, дал немало: одних чистокровных арабских скакунов выделил семь десятков, посуды, мехов, одежды всякой женской нагрузил пять возов, а также слуг, все больше русских полонянок, три десятка и сотню нукеров личной охраны.

Сговор отпраздновали кумысом, хмельным медом и ромейским красным вином. Невеста так ни разу не появилась.

— Только мужу откроет лик, — пояснил хан, — а там уж князь Глеб решит, с открытым ей лицом ходить или прикрываться.

На пиру по поводу сговора присутствовал в составе своеобразной свиты боярина Дмитрия и Андрей. Темника Котыя ему показали. В отличие от многих окружавших хана Неврюя монголов он был высок, грузен, налит недюжинной силой. Небольшая обритая голова его была крепко посажена на бычью шею. Глазки маленькие, быстрые, настороженно смотрят из-под нависающих бровей. Темник Котый медлителен, но эта медлительность кажущаяся, и Андрей распознал это.

«Темник силен и опасен, и взять его будет непросто», — размышлял Андрей, разглядывая своего врага. Пожалуй, он был единственным из пирующих, который пил лишь воду. А когда гости начали расходиться, Андрей проследил дом темника Котыя.

Отъезд на Русь был назначен через седьмицу. Хан для гостей устроил соколиную охоту, а через два дня — охоту на волков. Сам-то он не очень любил гоняться по степи за волками, но для гостей нукеры согнали в ложбину до трех десятков серых, пресекая любые их попытки вырваться из кольца всадников.

— Оставим эту забаву молодым, — предложил хан, и боярин Дмитрий охотно согласился. Убить волка плеткой, в кончик которой вплетен острый железный шип, на скаку было непросто. Монголы этому учились с детства, и соперничать с ними на Руси мог не каждый, тем более боярин Дмитрий, который волков-то видел лишь издали да уже остывшего зверя среди трофеев удачливых охотников.

Андрей в волчьих гонах ранее не участвовал. Но от ханской охоты не отказался. Его интересовал не волк, а волчище о двух ногах, возвышающийся словно скала, на низкорослой монгольской лошадке. Темник Котый бахвалился, всем показывая пять растопыренных пальцев, мол, за ним пять волков.

Медленно, разворачиваясь в лаву, более сотни охотников и их слуг направились к ложбинке. При их приближении нукеры разорвали круг, выпуская волчью стаю. Три десятка серых устремились в образовавшийся проход. Охотники, увидев добычу, оглашая степь улюлюканьем и свистом, обгоняя ветер, кинулись вдогон зверям.

Волчья стая растекалась по степи, и так же охотничья лава дробилась на несколько групп преследователей, которые тоже делились, увлекаемые волчьими хвостами.

Андрей, чуть отстав, не теряя из виду темника Котыя, не без интереса наблюдал за охотой.