Будто в насмешку над людским горем, в то засушливое лето в небе разгорались красные зори: по утрам золотистые, переходящие в ярко-лимонный оттенок, вечером нежно-бирюзовые, почти зеленые, с высокими звездами. Эти зори, по народным приметам, предвещали беду.

С апреля не выпало ни капли дождя. Солнце иссушило землю, и на дорогах лежала рыхлая горячая пыль. Ребятишки бегали по ней босиком, и пыль вздымалась клубами, висела в воздухе, оседая на деревьях, заборах, крышах домов. Сады весной зацвели рано, но под палящими лучами солнца яблоневый цвет свернулся и опал.

Возвращаясь со стадом из бора, Илюша видел, как люди черпали из Яченки разогретую илистую воду и поливали высыхающие огороды.

Старый пастух Михеич, всегда охочий на шутку, теперь больше молчал, с беспокойством поглядывал на белесое от зноя небо и покачивал головой:

— Беда надвигается…

Газеты приносили тяжелые вести: в Поволжье засухой уничтожены все хлебные посевы. Тысячи людей, побросав дома, подались с ребятишками в благополучные края. Рассказывали, будто все пристани на Волге забиты голодными людьми, а пароходов нет, и толпы беженцев, потерявших веру в спасение, движутся по дорогам, сами не зная куда.

Скоро слухи подтвердились: в городе стали появляться беженцы, опухшие, черные, с безжизненными усталыми глазами. Они бродили от дома к дому, просили подаяния.

Больше всего несчастных скоплялось на базарах; они рылись в мусорных кучах, умирали прямо на тротуарах.

Илюша слушал дома жуткие рассказы о том, что где-то поймали человека-людоеда. А третьего дня с Каменного моста бросилась женщина, мать троих детей: ее ребятишек не принимали в детский дом, потому что жива мать. Вот она и решилась умереть, лишь бы детей пожалели и взяли в приют.

Бабушка ворчала:

— Бога забыли, вот и голод… Всем слезы не утрешь.

Вечером черная монашка шепталась с бабушкой:

— Ходил, слышь, блаженный старик и говорил, что жизнь по Библии будет еще лише, чем теперь, печати будут ставить на лбу. Перво — всем коммунистам, а потом остальным. По этим печатям будут хлеб выдавать…

Бабушка строго наказывала Илюше и Михеичу:

— Глядите, пастухи, не гоняйте стадо далеко. Слух прошел, будто за Анненками нашли в бору зарезанную корову. Ты, малый, следи за Белянкой. Случится беда — головой не расплатишься.

Дядя Петя тоже ходил озабоченный. Однажды он объявил, что пожертвовал в пользу голодающих премиальную мануфактуру. Тетя Лиза сначала воспротивилась, но, когда узнала, что все служащие Губземлеса так поступили, устыдилась своей жадности и даже пошла на швейную фабрику шить одежду для беженцев.

А слухи ползли и ползли, нагоняя тоску. Рассказывали, будто засухой охвачены Крым и вся Украина, что на Дону тоже голодают. Все железнодорожные станции забиты детьми; они облепляют проходящие поезда, цепляются за подножки, обессиленные падают под колеса вагонов.

Однажды утром, отправляясь со стадом в бор, Илюша увидел на заборе мыловаренного завода Фишера свеженаклеенный плакат, испугавший его. На плакате была нарисована смерть с косой. Скелет сидел на царском троне. В одной костлявой руке он держал косу, а другой подбоченился. Безносый череп ухмылялся, оскалив зубы, а на земле у его ног лежали мертвые дети — жертвы голода. На плакате была надпись крупными черными буквами:

ЦАРЬ-ГОЛОД

В самом низу был помещен стишок, не менее тревожный, чем весь плакат:

Где находится Поволжье, Илюша не знал, но ему казалось, что именно там бродит голодный Ваня. С необычайной ясностью представлял себе Илюша горькую судьбу потерявшегося брата. Вот он бредет по улице голодный, а солнце беспощадно печет его непокрытую голову. От таких картин душили слезы. Вот так обернулась жизнь: он, Илюша, хоть и не сладко ему живется, все же сыт. А Ваня скитается, а может быть, его уже на свете нет…

В газете «Коммуна», которую принес с собой Михеич, Илюша прочитал воззвание к жителям города:

Бродя по лесу со стадом, Илюша напряженно думал, как помочь голодающим. Вот если бы случилось чудо, как в сказке, и увидел бы он сейчас живым отца. «Скажи, папка, как ты хлеб для голодных добывал?» — спросил бы Илюша. «Ездили от села к селу и просили — пожертвуйте хлеба для голодных детишек», — ответил бы отец. «А за что тебя убили, скажи?» — «Я и сам не знаю, сынок, за что меня убили. Я добро людям делал. Ты тоже так поступай в жизни. Сам будь голодным, а товарища выручи». — «Хорошо, папка, я буду так делать… Ваня тоже говорил — нельзя все себе заграбастывать…»